НОВАЯ КНИГА ВЕРЫ ТОЛЬЦ: КОММЕНТАРИЙ ВОСТОКОВЕДА

393 Ab Imperio, 3/2011 Владимир БОБРОВНИКОВ НОВАЯ КНИГА ВЕРЫ ТОЛЬЦ: КОММЕНТАРИЙ ВОСТОКОВЕДА В последнее время история востоковедения все больше входит в моду в зарубежной русистике. Минувший 2011 год был особенно урожайным. Зимой в издательстве “Routledge” вышел сборник под редакцией немецких востоковедов Михаэля Кемпера и Штефана Конер- манна, посвященный идейному наследию советского востоковедения. Через несколько месяцев, весной, издательство Оксфордского уни- верситета выпустило в свет монографию профессора Манчестерского университета Веры Тольц “Российский собственный Восток: политика идентичности и востоковедение в позднеимперский и раннесоветский период”.1 Я уже давно с интересом читал статьи Веры Тольц на эту тему,2 слушал ее доклад осенью 2008 г. в Бонне и еще один в Москве, 1 Michael Kemper, Stephan Conermann (Eds.). The Heritage of Soviet Oriental Studies. London, New York, 2011 (Central Asian Series); Vera Tolz. Russia’s Own Orient: The Politics of Identity and Oriental Studies in the Late Imperial and Early Soviet Periods. Oxford, 2011 (Oxford Studies in Modern European History). 2 Vera Tolz. Orientalism, Nationalism and Ethnic Diversity in Late Imperial Russia // The Historical Journal. 2005. Vol. 48. No. 1. Pp. 127-150; Idem. European, National, and (Anti-)Imperial. The Formation of Academic Oriental Studies in Late Tsarist and Early Soviet Russia // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2008. Vol. 9. No. 1. Pp. 53-81; Idem. Imperial Scholars and Minority Nationalisms in Late Tsarist and Early Soviet Russia // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2009. Vol. 10. No. 2. Pp. 261-290. 394 В. Бобровников, Новая книга Веры Тольц: комментарий востоковеда в 2009 г. Она должна была стать одним из авторов томика под редак- цией Кемпера-Конерманна, но предпочла не нарушать целостности своей монографии и в ней впервые подробно поведать о вкладе клас- сической ориенталистики “серебряного века” в имперское и советское нациестроительство на российском Востоке. Для меня ее небольшая и талантливо написанная, вызывающая немало интересных мыслей и вопросов книга была любопытна не только как для историка россий- ского и советского Востока, но еще и востоковеда, в какой-то степени преемника той традиции, которая послужила материалом для исследо- вания Тольц, – академической школы петербургских востоковедов. Для ориенталистов, имеющих дело с текстами на восточных языках, герои ее книги представляют классику жанра, не устаревшую к началу XXI в. Школа барона В. Р. Розена, которую изучает Тольц, не нуждается в представлении. Ее основатель, его ученики и даже их “туземные” кор- респонденты и последователи хорошо известны в истории науки. Есть, правда, одна особенность, отмеченная Сергеем Глебовым в рецензии на “Российский Восток” Тольц. Школа Розена не представляет всего многообразия палитры российской ориенталистики в период ее расцвета в 1880–1920-е годы. Кроме ученых академического петербургско-лени- градского направления, не относившихся к ученикам Розена, но близких им по взглядам (среди которых достаточно указать близких С. Ф. Оль- денбургу китаиста В. М. Алексеева и япониста Н. И. Конрада), были еще другие самостоятельные центры востоковедения в Москве (Лазаревский университет), Казани (Казанский университет и Духовная академия) и других университетских городах. Наряду с академической ориентали- стикой в изучаемое время в России имелись еще военные переводчики с восточных языков и востоковеды-миссионеры, немало помогавшие правительству в выполнении задачи интеграции инородческого на- селения в империю. Из них можно вспомнить переводчиков Корана Д. Н. Богуславского и Гордия Саблукова, в книге Тольц не фигурирую- щих. Упомяну также военного востоковеда В. П. Наливкина, немало сде- лавшего в области изучения культуры русского Туркестана, и инициатора православного просвещения инородцев Поволжья на их родных языках Николая Ильминского, деятельность которых вызывала немало крити- ки со стороны востоковедов академической школы. В книге Тольц они составляют контраст ее главным героям, защитникам идеалов чистого объективного знания, свободного от политики и идеологии (Рp. 73-79). Военное и миссионерское востоковедение в России – благодар- ный объект для исследователей ориентализма как дискурса знания и 395 Ab Imperio, 3/2011 культурно-политической гегемонии эпохи колониальных империй и их наследников. Оба течения были тесно связаны со светскими и цер- ковными властями империи и выполняли преимущественно имперские заказы для нужд управления инородческим и иноверческим населением России. Именно по этой причине они стали любимыми объектами ис- следований, когда в 2000 году в американской русистике развернулся спор о том, была ли у Ориентализма, как его определил Э. Саид, русская душа.3 Показательно, что гораздо менее сервильные по отношению к власти, нередко противопоставлявшие себя ей (хотя и находившиеся на государственной службе) Розен и его ученики, включая даже экс- центричного Н. Я. Марра, в этой дискуссии не обсуждались. Правда, спор об Ориентализме затронул университетского учителя Розена В. В. Григорьева, но предметом дискуссии стала его деятельность в быт- ность военным переводчиком в Оренбурге. Характерно, что, за редким исключением, профессиональные востоковеды в изучении наследия военного и миссионерского православного востоковедения не уча- ствовали. Обо всем этом писали преимущественно историки-русисты. Вера Тольц специально и серьезно занималась историей имперского и раннего советского буддоведения в Сибири и на Дальнем Востоке (Рр. 117-124, 140-147). Но все же она не востоковед, а один из первых русистов, специально занявшихся теми представителями школы Розена, областью интересов которых был российский Восток. Сами востоковеды не раз обращались к истории петербургской ака- демической ориенталистики. Но русисты до появления работ Тольц еще не сделали в этой области ничего примечательного. Что нового здесь можно сказать? Какой-то простор для изучения предоставляет живая, хотя и печальная тема политических репрессий ориенталистики, пер- спективы которой хорошо видны из словаря “Люди и судьбы”, издан- ного еще в 2003 г. петербургскими востоковедами Я. В. Васильковым и М. Ю. Сорокиной.4 Но Вера Тольц выбрала для изучения иную, не3 Эти статьи были переизданы в отдельном сборнике: Michael David-Fox, Peter Holquist,Alexander Martin (Eds.). Orientalism and Empire in Russia. Bloomington, 2006. Еще раньше вышел их русский перевод в кн.: Российская империя в зарубежной историографии: работы последних лет. Антология / Сост. П. Верт, П. С. Кабытов, А. И. Миллер. Москва, 2005. С. 273-388. 4 Я. В. Васильков, М. Ю. Сорокина. Люди и судьбы. Биобиблиографический сло- варь востоковедов – жертв политического террора в советский период (1917–1991). Санкт-Петербург, 2003. Имеется расширенная интернет-версия словаря, доступ- ная по адресу: http://memory.pvost.org/pages/index2.html. Последнее посещение 28.10.2011. Жаль, что в книге Тольц это издание никак не использовано. 396 В. Бобровников, Новая книга Веры Тольц: комментарий востоковеда обычную для истории академического востоковедения сторону деятель- ности востоковедов. Занимаясь по профессиональным обязанностям историей, живыми языковыми и религиозными культурами россий- ского Востока, герои Тольц были вовлечены и в ряд государственных проектов по устройству восточных окраин страны и даже привлекали к ним своих “туземных” корреспондентов и учеников с окраин (Рр. 111-167). Чтобы не быть голословным, можно вспомнить “Записку” о национальном размежевании в советской Средней Азии, составленную Бартольдом в 1924 г. Порой ученики Розена сами проявляли инициа- тиву, чтобы помочь “туземцам” окраин, о чем свидетельствует проект алфавита на латинской основе, подготовленный Марром в 1926 г. для Абхазии (Рр. 149-151, 158-159). Ни записка Бартольда, ни проект Марра не были реализованы. Однако эти и иные подобные инициативы клас- сиков востоковедения при участии “туземных” элит и властей образуют целостный политический язык, или дискурс имперского и советского обустройства нацменьшинств в империи и ранней советской России. Он и стал тем стержнем, вокруг которого построено повествование в книге Веры Тольц. Богатая социальными экспериментами и потрясениями эпоха конца XIX – начала XX в. не позволила академическим востоковедам остаться далекими от политики кабинетными учеными. Они не раз оказывались в положении объектов и участников национальных проектов госу- дарства. Тольц верно отмечает, что Розен изначально сориентировал своих учеников на создание русской национальной ориенталистики. Пожалуй, стоило чуть подробнее рассказать в книге, как повлияла на национализацию школы Розена Первая мировая война. Ведь именно с началом войны немецкая “подкладка” российской академической на- уки быстро русифицируется, продолжая тенденцию, наметившуюся еще в царствование Александра III, при котором, как известно, были русифицированы немецкие университеты Прибалтики. Тогда же от- четливо проявилась антизападная направленность части представите- лей академической науки. Как верно отмечено в книге, именно в годы Германской войны работы Марра и Ольденбурга (этнического немца, ощущавшего себя русским) приобретают отличавший их впоследствии антизападный пафос (Рр. 91-96). В 1920-е годы Бартольд, Щербатской, Марр и другие ученики Розена уже сами помогали советской власти вести культурное строительство среди туземцев российского Востока. Тольц подробно описывает их вклад в нациестроительство на примере Бурят-Монголии, Туркестана и Абхазии. Последний пример, связанный 397 Ab Imperio, 3/2011 с Марром, пожалуй, можно было бы развить. В 1920–1930-е годы на Кавказе работала целая плеяда бывших учеников Марра местного и ленинградского происхождения, из которых особенно интересен А. Н. Генко, ставший одним из классиков академического кавказове- дения в лингвистике. Тольц верно отмечает критический пафос классиков российского академического востоковедения по отношению к наследию колони- ального знания (Рр. 88-101). Во многом их идеи перекликаются с ревизионистским подходом в западной науке 1970–1980-х годов, стре- мившимся к деколонизации истории. Здесь очень заманчиво увидеть преемственность ревизионистской критики колониального знания. Я сам наблюдал подобное сходство в области исследований обычно- го права. Задолго до современных историков-ревизионистов вроде Р. Вудмана ранние советские исследователи подметили, что под видом сохранения “народных традиций” колонизаторы конструировали обыч- ное право покоренных народов.5 Однако, как верно отмечает в своей рецензии Михаил Долбилов, эта связь не столь прямая и очевидная. Действительно, постколониализм последней трети ХХ века в какой-то степени был одним из идейных наследников критики колониального знания в ранней советской историографии.6 Но, боюсь, Тольц преуве- личивает влияние на Э. Саида ранних советских представителей школы Розена через третьестепенного арабского марксиста А. Абдель-Малека, перефразировавшего критику западной ориенталистики из обзорной статьи “Востоковедение”, опубликованной в Большой советской эн- циклопедии. Гораздо очевиднее заимствование Саидом марксистской критики империализма, идущее совсем не из его советской, а из за- падной традиции, через А. Грамши и М. Фуко, влияние которых на концепцию Саида никто не отрицает. Ссылок на этих авторов у Саида существенно больше, чем на Абдель-Малека.7 Мне кажется, что Тольц преувеличивает и само значение статьи из второго издания Большой советской энциклопедии, где содержалась 5 См. в моей кн.: В. О. Бобровников. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие. Москва, 2002. С. 205-207. 6 Другим наследником этой критики западного восприятия Востока стала послево- енная советская наука. В рядах советских ученых этого периода были почитатели Марра, вроде влиятельного исследователя этнографии народов Средней Азии С. П. Толстова. Я благодарен С. Н. Абашину за это замечание. 7 В “Ориентализме” есть 5 ссылок на две статьи Абдель-Малека (Edward W. Said. Orientalism. London, 2003. Pp. 96-97, 105, 108, 325, 327). Для сравнения укажу, что работы Грамши цитируются в книге 6 раз, а Фуко – 14! 398 В. Бобровников, Новая книга Веры Тольц: комментарий востоковеда критика буржуазной ориенталистики.8 Я как-то не увидел в ней краткого свода критических тезисов С. Ф. Ольденбурга. Более того, до репрессий 1930-х годов Ольденбург отзывался о своих западных предшественни- ках вполне позитивно, признавая за ними как несомненные ошибки, так и достижения, развитые востоковедами современности. Статья из БСЭ, написанная анонимным коллективом авторов из Института вос- токоведения АН СССР под руководством советского литературоведа и специалиста по творчеству Садриддина Айни И. С. Брагинского, полна марксистской риторики и банальностей, чуждых стилю и мыс- ли Ольденбурга и его соратников по школе Розена, не говоря уже про дифирамбы “отцу народов” и “корифею всех наук”. Не надо забывать, что статья как-никак вышла в свет в 1951 году, в позднее сталинское время и в разгар преследований “космополитов” в науке. Гораздо более близкой программным положениям школы Розена была одноименная статья про востоковедение, опубликованная в 1963 г. в “Советской исторической энциклопедии” Н. И. Конрадом – петербургским вос- токоведом, не принадлежавшим к школе Розена, но близко знавшим ее виднейших представителей, включая Ольденбурга, Щербатского и Бартольда.9 Конрад надолго пережил учеников Розена, перенес тюрьму и лагерь в сталинское время и вынужден был приспособиться к совет- ской марксистской манере изложения своих довольно оригинальных (хотя и не всегда верных) мыслей. Теоретически Абдель-Малек мог читать и эту статью, хотя ссылок на нее не оставил. Не стоит, однако, увлекаться поиском случайных цитат, уделяя им больше внимания, чем они того заслуживают. Кроме того, марксизм (в его советской и либеральной западноевро- пейской) формах скорее разделял, чем связывал ревизионистов времен Саида и российских востоковедов-классиков рубежа царской и совет- ской эпох. Если Саид переосмыслил марксистский тезис о гегемонии и классовой борьбе, то востоковеды из школы Розена не владели и не интересовались марксистской риторикой. Сам Розен не дожил до обя- зательного введения марксизма в востоковедение. 1920-е годы в совет- ской России были временем относительно либеральным, когда старых 8 С. И. Брагинский и др. Востоковедение // Большая советская энциклопедия. 2-е изд. Т. 9. Москва, 1951. С. 193-204. 9 Н. И. Конрад. Востоковедение // Советская историческая энциклопедия. Т. 3. Москва, 1963. С. 722-727. Кстати, как и другие исторические статьи, эта работа по- пала в 3-е издание Большой советской энциклопедии, переизданной на английском языке в США в 1973–1982 гг. 399 Ab Imperio, 3/2011 академических мэтров еще не заставляли переучиваться по единому советскому образцу. Даже Бартольд, который из всех учеников Розена проявлял наибольший интерес к социально-экономическим сюжетам, совершенно не пользовался марксистской фразеологией в своих трудах, включая “Лекции по истории изучения Востока в Европе и России”, на которые опирается в своей книге Тольц. Но что еще важнее, при всем своем ревизионизме последователи Розена оставались убежденными позитивистами. Поэтому и их критика колониальной науки была в целом позитивной и позитивистской. Что касается позднего Марра, то и у него мы встречаемся с эссенциалистским восприятием мира, с культом объективного знания и верой в общие законы развития человечества и в социальный прогресс. Если в своей яфетической теории Марр что-то и деконструировал, то это был научный анализ как таковой. Поэтому, как верно подметил в своей рецензии Долбилов, постколониальная наука и Саид в том числе видели в востоковедах школы Розена лишь свой материал, а не идейных предшественников. Обе стороны жили и работали в совершенно не совместимых друг с другом системах координат. История нескончаемых споров вокруг наследия постколониальной науки в целом и ориентализма в частности показывает, какие опасности таит в себе его релятивистская природа. Тот же “Ориентализм” часто понимали превратно, видя в нем то откровение истинного Востока, то оправдание арабской интифады и исламского терроризма. Недаром уже незадолго до смерти Саиду пришлось долго и нудно оправдываться, разъясняя непонятливым читателям свою позицию.10 У меня тоже есть печальный опыт непонимания Саида в России. Он родился из рецензии на запоздалый и малоадекватный русский перевод “Ориентализма”, выпущенный в 2006 г. и прочтенный переводчиком в весьма странном, чтобы не сказать неадекватном, национал-патриотическом ключе. В 2008 г. я написал большую статью о маргинальности восприятия Са- ида и ревизионистской постколониальной науки в России.11 Помню, что незадолго до сдачи рукописи статьи в печать я дал посмотреть ее одному известному востоковеду из Москвы на предмет возможных замечаний и поправок. Как же я был удивлен, получив назад рукопись с одной пометкой. Мой корреспондент писал: “Это (концепция Э. Саида. – В.Б.) все не про нас. И не наши проблемы. Власть так долго 10 Said. Orientalism. Рр. xi-xxiii, 329-354. 11 В. О. Бобровников. Почему мы маргиналы? Заметки на полях русского перевода “Ориентализма” Эдварда Саида // Ab Imperio. 2008. № 2. С. 325-344. 400 В. Бобровников, Новая книга Веры Тольц: комментарий востоковеда давила нас (востоковедов. – В.Б.), что нечего напоминать нам сегодня про зажравшихся зарубежных ориенталистов”. Поэтому я не удивлюсь, если, как уже верно отметили рецензенты, книгу Тольц некоторые поймут как апологию академического востоковедения или свидетель- ство уникальности российского пути между Западом и Востоком. Тем более что позитивизм, давно отошедший в историю в университетских и академических центрах на Западе, все еще определяет научную по- зицию и подходы российских востоковедов. Тем не менее автору не стоит особенно огорчаться. Вдумчивый и подготовленный читатель разберется и поймет все верно. Однако, учитывая вероятность появления русского перевода книги, которая очень нужна сегодня в России, можно сделать еще кое-что для более адекватного восприятия работы. Я не совсем согласен с Сергеем Гле- бовым, который в своей рецензии главным достоинством книги назвал реконструкцию в ней непростой и порой парадоксальной одиссеи постколониальной гуманитарной мысли в творчестве российских востоковедов из школы Розена. Не менее важной мне представляется поднятая в монографии проблема вклада востоковедов академической школы в интеграцию в российское имперское, а затем советское про- странство инородческих элит, среди которых были их близкие ученики и сотрудники. Но эта любопытнейшая тема, к сожалению, очень часто скрыта за “глухими” ссылками на дела петербургских и московских архивов, неизвестные (да и недоступные) подавляющему большинству читателей книги. Между тем я по собственному, хотя и небольшому, опыту знаю, какие интересные материалы там хранятся. Цитирование и более активное использование этих материалов сможет пролить яркий свет на сотрудничество классиков российского востоковедения из столицы с их “туземными” корреспондентами из глубинки в деле обустройства национальных окраин империи “позитивного действия”. Почему бы не привести в самом тексте или в ссылках цитаты из писем, которыми обменивались в позднее имперское и раннее советское время Ольденбург, Щербатской, Жамцарано и Барадиин? От этого аргумен- тация автора только выиграет. В заключение позволю себе ремарку в поддержку Веры Тольц. Рецензенты журят ее за “фрагментарность компаративистского кон- текста”. По мнению Сергея Глебова, надо было четче определить в книге отношение школы Розена к российской имперской традиции общения с инородческими элитами на Востоке, начиная с Екатерины II. Он также резонно замечает, что в области взаимодействия с туземным 401 Ab Imperio, 3/2011 населением ориенталисты академической петербургской школы были не одиноки. Больше в этом направлении сделали классики сибирской этнографии рубежа XIX и XX вв., многие из которых пришли в ака- демическую науку из революционного подполья. Михаил Долбилов полагает, что Тольц следовало бы внимательнее вчитаться в трактовку миссионерского востоковедения у Р. Джерейси и П. Верта.12 Он думает, что видение отечественных восточных инородцев и симпатии к ним не столько разделяли, сколько объединяли последователей Ильминского и учеников Розена. Все эти замечания по-своему верны, но их сложно воплотить в одной небольшой книге, в которую невозможно вместить все многообразие востоковедной традиции поздней имперской и ранней советской России. Кроме того, принципиально неверным мне кажется предлагаемое рецензентами смешение практического и академиче- ского направлений российской ориенталистики. Первое, вызванное к жизни государственными нуждами покорения восточных окраин и управления восточными инородцами, было представлено миссионер- ской и военно-переводческой школами. Второе же родилось намного позднее екатерининского царствования из систематического изучения российского Востока в ходе становления имперской, а затем советской академической традиции. В последние годы в науке оживленно обсуждается проблема пре- емственности и разрывов между царской и советской Россией. В этой области серьезный прорыв сделан с появлением ставшей уже классической монографии Терри Мартина об империи позитивного действия,13 название которой Михаил Долбилов предлагает переводить как “империя положительной этнонациональной дискриминации”, а я (вслед за Н. В. Сориным-Чайковым) весьма вольно передаю как “империя нацменьшинств”. Суть тезиса Мартина, как известно, за- ключалась в том, что преемственность между поздней империей и ранним советским государством лежала в советских проектах по коре- низации административного аппарата на окраинах, конструированию и институционализации национальных меньшинств в территориальных 12 Robert Geraci. Window on the East: National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca, 2001; Paul Werth. At the Margins of Orthodoxy: Mission, Governance and Confessional Politics in Russia’s Volga-Kama Region, 1827–1905. Ithaca, 2002. 13 Terry Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca, 2001. Недавно вышел долгожданный русский перевод книги: Т. Мартин. Империя “положительной деятельности”. Нации и национализм в СССР, 1923-1939. Москва, 2011. 402 В. Бобровников, Новая книга Веры Тольц: комментарий востоковеда рамках царской России. Усиленные таким образом меньшинства были, по мысли большевиков, способны сцементировать страну и избежать ее дробления, начавшегося в годы революции и гражданской войны после падения старого режима. Тольц определяет этот проект как нациестроительство в имперских государственных рамках (sub-state nation-building, P. 169). Еще одно измерение, связывающее оба режима – через имперских этнографов, принявших участие в конструировании этнических общин и территорий в Советском Союзе, – предложила в своей книге Френсин Хирш.14 В книге Тольц мы обнаруживаем еще одно связующее звено двух империй – цех ученых-востоковедов академиче- ской петербургской школы (причем, не Ориенталистов в саидовском понимании этого термина!), образовывавший вместе с их “туземными” корреспондентами нерусского происхождения единую социальную сеть (network). Вместе с имперским практическим востоковедением военных переводчиков и православных миссионеров, противопостав- ляя и дополняя их, академическая школа ориенталистики внесла свою лепту в создание российского Востока и представлений о нем эпохи колониальных империй и социалистического внутрироссийского на- циестроительства. 14 Francine Hirsch. Empire of Nations: Ethnographic Knowledge and the Making of the Soviet Union. Ithaca, 2005. ...