Beyond Totalitarianism: Stalinism and Nazism Compared ed. by Michael Geyer, Sheila Fitzpatrick (review)

337 Ab Imperio, 1/2011 западных исследований ставит задачей “объяснить слабость (курсив мой. – А.П.) сегодняшней беларусской национальной иден- тичности, используя современные теории национализма”.7 То есть отказ от западной парадигмы репрезентации и изучения на- ционализма в беларусском кон- тексте может служить попыткой национального самоопределения, а также способом ухода от репрес- сивных академических практик. Уже другой вопрос, насколько прозрачна эта позиция для тех, кто не работает непосредственно в рамках постсоветского беларус- ского дискурса. 7 Barbara Törnquist-Plewa. Language and Belarusian Nation Building in the Light of Modern Theories of Nationalism // Annus Albaruthenicus. 2005. № 6. P. 109. Ольга НИКОНОВА Michael Geyer and Sheila Fitzpatrick (Eds.), Beyond Totalitarianism : Stalinism and Nazism Compared (Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2009). 536 pp. Bibliographical References, Index. ISBN: 978-0-521-72397-8 (paperback edition). С историографической точ- ки зрения появление сборника Вeyond Тotalitarianism важно по нескольким причинам. Во- первых, очередная попытка срав- нительного изучения сталинизма и нацизма1 свидетельствует о том, что в исторической мысли последних десятилетий суще- ствуют устойчивые тенденции. 1 Во второй половине 1990-х гг. и за текущее десятилетие был издан и пере- издан целый ряд трудов, в фокусе кото- рых было сравнение двух крупнейших диктатур ХХ века: Jan Kershaw, Moshe Lewin. Stalinism and Nazism: Dictatorships in Comparison. Cambridge, New York, 1997; Richard J. Overy. The Dictators : Hitler’s Germany and Stalin’s Russia. New York, 2004; Henry Rousso (Dir.). Stalinisme et nazisme: histoire et mémoire compares. Paris, 1999, в переводе на английский язык: Henry Rousso (Ed.). Stalinism and Nazism: History and Memory Compared. Lincoln, 2004. В 2000 г. в России был издан двухтомный перевод известной книги А. Буллока “Гитлер и Сталин: жизнь великих диктаторов” (Смоленск, 2000), ее оригинал вышел в начале 1990-х гг.: Alan Bullock. Hitler and Stalin: Parallel Lives. London, 1991. 338 Рецензии/Reviews Наряду с кратким изложением хорошо известной истории воз- никновения “тоталитарной” пара- дигмы, они акцентируют вопрос о ее влиянии на немецкую истори- ографию национал-социализма и советологию (именно на советоло- гию, а не на советских/российских историков). Из обзора “путей раз- вития тоталитарной концепции” (“the ways of ‘totalitarianism’”) становится очевидным, что для историографии Германии (хотя правильнее было бы сказать – ФРГ) “тоталитарная модель” стала раздражителем, породившим дис- куссии о соотношении нацизма и фашизма, и привела к появлению трудов о национал-социализме, критически и творчески разви- вавших положения концепции (Рp. 4-6). Эти результаты были следствием таких преимуществ, как открытый доступ к архивам и свобода от всяких идеологических и теоретических ограничений, которыми не обладали (что, веро- ятно, подразумевается) советские историки и историки ГДР, вообще не упоминаемые как часть разде- ленной немецкой национальной историографии. Вопрос о влиянии концепции тоталитаризма на советскую/рос- сийскую историографию стали- низма обойден вниманием во вве- Например, непреходящий ин- терес к истории крупнейших тоталитарных режимов – соци- альному опыту, в значительной степени определившему ХХ век (P. 9).2 Во-вторых, сборник еще раз напоминает нам, что в науке не бывает абсолютно забытых или “мертвых” концепций и что исторический “метанарратив” жив, несмотря на все постмо- дернистские повороты и изыски последних лет. Уже из названия книги становится понятно: одним из поводов для дискуссии о путях и возможностях сравнения нацио- нал-социалистической Германии и сталинского СССР является одна из крупнейших историче- ских парадигм прошлого столе- тия – теория “тоталитаризма”. Поэтому ее можно рассматривать и как актуальную попытку науч- ного сообщества на Западе понять логику научных парадигм эпохи Холодной войны и, осмыслив, выйти за ее пределы. Значительную часть обширно- го введения к сборнику его соста- вители, Михаэль Гайер и Шейла Фицпатрик, посвящают условиям появления, методологическим особенностям “тоталитарной мо- дели”, ее перспективам в условиях современных тенденций развития общества и научного знания. 2 См.: О. Никонова. Как чувствует себя “приговоренный к смерти”, или германское россиеведение на рубеже веков // Исторические исследования в России – II. Семь лет спустя. Москва, 2003. С. 458. 339 Ab Imperio, 1/2011 следователей советской истории уже находилось под влиянием так называемой “школы ревизиони- стов”. С другой стороны, нужно признать, что такое изображение ситуации в советской/российской исторической науке не отражает реального положения вещей3 и не- однозначного отношения к концеп- ции “тоталитаризма” в советском обществе конца 1980-х – 1990-х гг.4 Здесь, пожалуй, необходимо сразу упомянуть о чувстве лег- кого недоумения, которое воз- никает у современного россий- ского историка, знакомящегося с материалами сборника Вeyond Тotalitarianism. Периодическое обращение составителей издания к историографии как проблеме исторической (и национальной) дении. Рассмотрение этой темы ограничивается упоминанием фактов открытия архивов в СССР в годы перестройки, переводов и публикации “Скотного двора” Дж. Оруэлла и “Истоков тоталитариз- ма” Х. Арендт, а также указанием на сборник “Тоталитаризм как исторический феномен” 1989 года издания (Рp. 12-13). Такой “невни- мательностью” к советской исто- риографии авторы, вероятнее все- го невольно, подчеркнули момент относительной маргинальности дискуссий вокруг “тоталитарной модели” в перестроечном СССР и постперестроечной России. К тому моменту, как она стала от- крыто обсуждаться в советской/ российской науке, молодое по- коление англо-американских ис3 Помимо публикации переводов “классиков” тоталитарной концепции и западных работ, посвященных тоталитаризму, в советской и постсоветской общественных науках происходили рецепция западных идей, их оживленное обсуждение и “при- меривание” на российскую историю. См., например: Природа тоталитарной власти. Обсуждение за “круглым столом” редакции // Социологические исследования. 1989. № 5. С. 42-52; Л. Гозман, А. Эткинд. Культ власти: Структура тоталитарного сознания // Осмыслить культ Сталина. Москва, 1989. С. 9-53; Ю. И. Игрицкий. Кон- цепции тоталитаризма: Уроки многолетних дискуссий на Западе // История СССР. 1990. № 6. С. 179-190; Демократия и тоталитаризм: “Круглый стол” // Свободная мысль. 1991. № 15. С. 30-42; А. Н. Сахаров. Революционный тоталитаризм в нашей истории // Коммунист. 1991. № 5. С. 60-71; К. С. Гаджиев. Тоталитаризм как феномен XX века // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 3-25; Н. В. Загладин. Тоталитаризм и демократия: Конфликт века // Кентавр. 1992. № 5-6. С. 3-18; № 7-8. С. 3-15; № 9-10. С. 3-18; Е. Б. Рашковский. Тоталитаризм как мировой феномен XX века и судьбы России: Социокультурное измерение // Восток. 1993. № 5. С. 5-21; Ю. И. Игрицкий. Снова о тоталитаризме // Отечественная история. 1993. № 1. С. 3-17 и др. 4 Подробнее об этом см.: И. Олегина. Изучение истории России в Великобрита- нии и США: Новые тенденции и наследие советологии // Исторические иссле- дования в России – II. Семь лет спустя / Под ред. Г. Бордюгова. Москва, 2003. С. 412; М. Феретти. Расстройство памяти: Россия и сталинизм // http://www.polit.ru/ documents/517093.html (Последнее посещение 15 февраля 2011 г.). 340 Рецензии/Reviews саморефлексии (“самопонима- ния”), а также упоминание “со- ветских историков” или “совет- ской историографии” не должно вводить в заблуждение (см., на- пример, Рр. 14, 16, 21-22). Если в ситуации с изучением нацизма историография широко пред- ставлена как авторами статей, так и написанными немецкими исследователями работами, ци- тируемыми в подстрочнике, то “Russian case” – более сложный случай. Цитируемость собственно советских/российских исследова- телей в отдельных статьях книги различается, но в целом невысо- ка. Это справедливо как в отно- шении рецепции “тоталитарной модели” в перестроечном СССР, а затем в России, так и в отно- шении анализа отдельных про- блем, поставленных в сборнике. Российская историография здесь представлена, главным образом, опубликованными источниками и работами, переведенными на английский язык. Поэтому го- раздо корректнее, чем некоторые пассажи вводной статьи, выгля- дит краткое библиографическое описание сборника, в котором речь идет о новых тенденциях и предпосылках компаративных исследований в европейской и американской историографиях нацизма и сталинизма. Составители сборника при- знают, что эпистемологический потенциал концепции “тотали- таризма”, рожденной на волне политологических дебатов, всегда вызывал у историков сомнения, а саму “тоталитарную модель” нельзя рассматривать вне исто- рического контекста, в котором она возникла, вне атмосферы противостояний и противоречий Второй мировой и Холодной войн (Р. 8). Эти уже устоявшиеся и общепринятые тезисы Гайер и Фицпатрик дополняют своим видением современной ситуации. Они считают, что К. Фридрихом, Х. Арендт и их последователями были сформулированы идеи, со- храняющие свою актуальность и в начале ХХI столетия – стрем- ление к пониманию траекторий развития сталинизма и нацизма и попытка их историзации. Но- вое обращение к “тоталитарной” концепции важно еще и потому, что она так и не была до конца понята интеллектуальным со- обществом. К тому же, некоторые ее аспекты, например интерес к идеологии или к насильственным социальным практикам, вновь переживают ренессанс в контек- сте современных политических реалий (Рp. 11-12, 14-15). Исходя из этого, “тоталитарная модель” выступает в качестве импульса к постановке центральных задач сборника: 1) поместить рядом две историографии, достигшие уровня эмпирического обобще- 341 Ab Imperio, 1/2011 ния, и произвести “всесторон- нюю экспертизу двух режимов и возможностей их сравнения” (Р. 18); 2) разомкнуть границы историографий диктаторских режимов, поместив их историю в общеевропейский контекст. Способ сравнения двух глав- ных диктатур ХХ века и презен- тации его результатов является, пожалуй, основным новшеством рецензируемого сборника. Как из- вестно, проблема компаративного изучения диктаторских режимов не нова. Обширный подстрочник вводной статьи и историографи- ческий обзор тенденций компа- ративных исследований в этой области лишний раз подтверж- дают этот факт. Однако Гайер и Фицпатрик занимают критиче- скую позицию по отношению к имеющимся историографическим достижениям, а результат пред- ставляется им в виде метафоры: сталинизм и нацизм все еще напоминают два поезда, траек- тории которых пересекаются в пространстве и во времени, но не более того (Р. 1). Согласно замыслу составите- лей и участников, сборник должен являть собой пример “непрямого” сравнения двух режимов, реализо- ванного на трех “уровнях”. Пер- вый уровень – “внутреннее изме- рение”, на котором с максимально возможным приближением по- казаны внутренние механизмы функционирования диктаторских режимов, включая такие аспекты, как политика, идеология, экономи- ка, контроль, организация досуга, благосостояние и способ ведения войны. Второй – “синхронное” сравнение, целью которого явля- ется реконструкция специфики и особенностей тоталитарных режимов, демонстрация того, по- чему они “так по-разному делали столь похожие вещи” и, как стра- тегическая задача, – приближение к пониманию природы тирании (Рp. 18-19). И третий – историче- ское или диахронное сравнение, задачей которого стало помеще- ние диктатур в ретроспективу их национальной истории и в контекст общеевропейской и гло- бальной истории. Вся книга разбита на четыре тематических части (“Управле- ние” (“Governance”), “Насилие” (“Violence”), “Социализация” (“Socialisation”) и “Переплете- ния” (“Entanglements”), каждая из которых объединяет по две-три статьи, посвященные одной из конкретных проблем. Структура сборника, таким образом, вы- глядит достаточно традиционно: подобные тематические акценты можно найти и в других срав- нительных исследованиях.5 “Из5 См., например: H. Rousso (Ed.). Stalinism and Nazism. 342 Рецензии/Reviews юминка” же издания заключается в том, что все статьи написаны в соавторстве и представляют собой результат сотрудничества двух европейских/американских исто- риков – специалистов в области изучения нацистской Германии или сталинского СССР. Факти- чески это два “параллельно” рас- положенных самостоятельных исследования, объединенных одной темой и более или менее удачными сравнительными обоб- щающими экскурсами. Спектр “эмпирических сре- зов”, на примере которых демон- стрируются особенности функ- ционирования (или, напротив, неприменимости) “тоталитарной концепции”, достаточно широк и разнообразен. Так, особенности властных механизмов диктатор- ских режимов представлены как традиционной характеристи- кой национальной специфики “тоталитарных” политических систем (Yoram Gorlizki & Hans Mommsen, “The Political (Dis) Orders of Stalinism and National Socialism”, Рp. 41-86), так и до- вольно популярным в последние годы рассмотрением пробле- мы через призму демографи- ческой и гендерной политики (David Hoffman & Annette Timm, “Utopian Biopolitics: Reproductive Policies, Gender Roles, and Sexuality in Nazi Germany and the Soviet Union”, Рp. 87-129). Тема насилия представлена двумя подходами – попыткой увидеть и продемонстрировать взаимосвязь категорий “государственного насилия” и “насильственного общества” на примере планиро- вания и реализации террора на государственном уровне, меха- низмов “со-участия” населения в его осуществлении внутри соци- ума и за его пределами (Christian Gerlach Gerlach and Nicholas Werth, “State Violence – Violent Societies”, Рp. 133-179) и анали- зом национал-социалистической Германии и сталинского СССР в контексте актуальных социо- логических концепций совре- менных обществ, пронизанных стремлением к “упорядочива- нию” социума, в том числе и при помощи широкого применения насилия (Jörg Baberowski and Anselm Doering-Manteuffel, “The Quest for Order and the Pursuit of Terror: National Socialist Germany and the Stalinist Soviet Union as Multiethnic Empires”, Рp. 180-227). В первом случае рассматриваются малоисследованные, как считают авторы,6 случаи террора, направ- ленного против отдельных групп населения, “сконструированных” 6 С их мнением вряд ли можно согласиться, во всяком случае, в вопросе исследо- ванности репрессий в эпоху сталинизма. Это утверждение вызвано, скорее всего, недостаточно глубоким знакомством с российской историографией вопроса. 343 Ab Imperio, 1/2011 внутри этих диктаторских режи- мов (“социально чуждые”, “ку- лаки” и др. в СССР, различного рода “асоциальные элементы” в Германии), а также насилие про- тив этнически чужого населения. Вторая статья посвящена пре- имущественно насилию, постро- енному на попытках упорядочить мультиэтническую (существую- щую или планируемую) империю при помощи категорий “расы” и “нации”. Особенностям социализации в условиях “тоталитарных” режи- мов посвящены три совместных статьи сборника, что отражает намерение более полно раскрыть одну из стержневых тем компара- тивного труда – показать человека в условиях социальных транс- формаций. В первой статье со- циализация проанализирована на примере двух практик идентифи- кации и проектов социальной ин- женерии – сталинской реорганиза- ции общества на основе категории “класса”, позднее дополненной категорией “национальности”, и нацистских планов по созданию расово чистого “народного сооб- щества” (Christopher Browning and Lewis Siegelbaum, “Frameworks for Social Engineering: Stalinist Schema of Identification and the Nazi Volksgemeinschaft”, Pp. 231265 ). Важным импульсом для создания статьи, написанной Ш. Фицпатрик и А. Людтке, стало стремление верифицировать на новом научном уровне тезис Арендт об “атомизации” соци- ума в условиях тоталитарного режима. В фокусе их внимания находятся связи между людьми и связь обычных людей с на- цистскими и сталинскими со- циополитическими проектами, практики инклюзии и эксклю- зии, разрушения и реконфигу- рации социальных отношений (Sheila Fitzpatrick and Alf Lüdtke, “Energizing the Everyday: On the Breaking and Making of Social Bonds in Nazism and Stalinism”, Pp. 266-341). Глава П. Фрицше и Й. Хеллбека в сборнике посвящена антропологическим идеалам и практикам формирования “ново- го человека” в сталинском СССР и нацистской Германии (Peter Fritzsche and Jochen Hellbeck, “The New Man in Stalinist Russia and Nazi Germany”, Рp. 302-341). В их тексте, как и в тексте Й. Баберов- ского и А. Дёринг-Мантойфеля о насилии, поднимается пробле- ма соотношения модернизма и антимодернизма в тоталитарных обществах. По мнению авторов, властные практики сталинского и национал-социалистического режимов отрицали “старое, бур- жуазное” общество, демонстри- ровали “радикальный и тотальный отказ от либерализма” и одновре- менно являлись образцами “аль- тернативной, антилиберальной 344 Рецензии/Reviews модерности” (Р. 302). Поставив социально-антропологические проекты сталинизма и нацизма в более широкий контекст, авторы статьи прослеживают истоки концепции “нового человека”, зародившейся в буржуазном, либеральном обществе и позднее воплощенной в тоталитарных режимах. Параллельно с этой задачей они пытаются показать практики по созданию “нового человека” не только на уровне дискурсивных конструкций, но и исследовать “саму жизнь”, по- казать субъективные установки и индивидуальную работу по само- трансформированию (Р. 303). Четвертая часть сборника представлена статьями, посвя- щенными различным аспектам проблемы взаимодействия и вза- имовлияния тоталитарных ре- жимов. Материал М. Эделе и М. Гайера рассматривает такой неотъемлемый сюжет темы, как советско-германская война (Mark Edele and Michale Geyer, “States of Exeption: The Nazi-Soviet War as a System of Violence, 1939–1945”, Рp. 345-395). В фокусе внимания историков находится проблема эскалации насилия в ходе воен- ного противостояния двух стран, радикализации, “варваризации” и брутализации военных действий и способов обращения с против- ником и гражданским населением на оккупированных территориях. Авторы рассматривают истоки нетрадиционной, “деструктивной войны” (этот термин используется в статье как альтернатива “тоталь- ной войне”) внутри тоталитарных систем и в рамках их историческо- го опыта. Статья, завершающая сбор- ник, посвящена проблеме взаи- мовосприятия двух тоталитар- ных режимов. Текст К. Кларк и К. Шлегеля представляет собой чрезвычайно любопытную по- пытку компаративного анализа в культурно-исторической па- радигме (Katerina Clark and Karl Schloegel, “Mutual Perceptions and Projections. Stalin’s Russia in Nazi Germany – Nazi Germany in the Soviet Union”, Pp. 396-441). Необходимо отметить, что среди авторов этой статьи нет специ- алистов по истории национал- социалистической Германии в строгом смысле этого слова. К. Кларк известна как славист и историк российской/советской культуры, а К. Шлегель – как специалист по проблемам взаи- мовлияния и взаимовосприятия России и Германии, а также как приверженец культурно-истори- ческих методов исследования и историк эмиграций. Возможно, поэтому заключительная статья в меньшей степени напоминает два соединенных между собой само- стоятельных научных текста. Раз- деление “сфер влияния” в статье 345 Ab Imperio, 1/2011 произошло не по национальному признаку, а по тематическому: Шлегель посвятил свои размыш- ления множеству и разнообразию образов и образцов восприятия Советского Союза в национал-со- циалистическойГермании,ихпро- исхождению и эволюции, а Кларк сконцентрировалась на сравнении культурных форм (нашедших свое выражение в различного рода “текстах”), доминировавших в сталинском СССР и нацистской Германии, а также на отображе- нии роли немецких антифашистов и советских интеллектуалов-кос- мополитов в конструировании образов советского общества в Третьем Рейхе. В результате, как признаются авторы, получился не столько компаративный ана- лиз образцов взаимовосприятия, сколько “два различных подхода к пониманию германской и со- ветской истории – в особенности истории репрезентаций, которые выходят за пределы тоталитарной модели” (Р. 398). Отличительной особенностью подхода Кларк и Шлегеля является ревизия доми- нировавшего длительное время эпистемологического подхода к анализу тоталитарных обществ. Он характеризовался использо- ванием познавательных “матриц”, построенных на “универсалиях современного либерального об- щества” и претендующих на ста- тус всеобъемлющих. Это, с точки зрения авторов статьи, создает лишь иллюзию научной интерпре- тации. Необходимо, как считают они, изменить приоритеты: “от сравнения – к реконструкции кон- текстов, интеракций, трансферов и взаимосвязей ‘национальных’ историй в рамках европейской цивилизации” (Р. 401). Завершая обзор сборника, не- обходимо отметить, что он, как и многие “сборные” издания, стра- дает неоднородностью представ- ленных материалов. Некоторым авторам больше удалось прибли- зиться к поставленным задачам и показать пути переосмысления “тоталитарной модели” и воз- можности ее применения на до- стигнутом уровне эмпирического и теоретического знания о дикта- торских режимах ХХ века, другим меньше. Три “уровня” сравнения, заявленные во введении к сборни- ку, по-разному представлены в ма- териалах издания. В одних статьях сделан акцент на анализ диктатур с точки зрения национально-исто- рической ретроспективы, в других доминирует стремление рекон- струировать общеевропейский контекст, третьи концентрируются на проверке функциональности “тоталитарной модели”. Захватывающие историче- ские параллели, представленные благодаря неординарному под- ходу составителей в столь тесной “близости”, несомненно, будут 346 Рецензии/Reviews взаимно интересны для предста- вителей национальных истори- ографий и послужат импульсом к продолжению компаративного изучения тоталитарных режимов ХХ века. Тем не менее знакомство со сборником оставляет ощуще- ние некоторой незавершенности, вызванное, вероятно, отсутствием обобщения результатов отдель- ных сравнительных исследова- ний, представленных в нем. Это, видимо, служит намеком на то, что развитие историографиче- ского направления, связанного с парадигмой тоталитаризма, про- исходит не в теоретическом ва- кууме, а тесно связано с текущим состоянием и расширением меж- дисциплинарных исследований во многих областях (и особенно в социальной истории, как по- казывает содержание сборника) и тем самым, отражает, как ни парадоксально, и их прогресс. Никита ХРАПУНОВ Mara Kozelsky, Christianizing Crimea: Shaping Sacred Space in the Russian Empire and Beyond (DeKalb, IL: Northern Illinois University Press, 2010). 270 pp. ISBN13 : 978-0-87580-412-5. Рецензируемая монография североамериканского исследова- теля Мары Козелски предлагает взглянуть на события, происхо- дившие на юго-западной окраине России в конце XVIII – XIX вв., под довольно необычным углом зрения. Под “христианизацией” автор понимает не обращение людей в новую веру, а прида- ние соответствующего облика территории, ландшафту (Р. 5).1 Последнее может производиться намеренно и использоваться для решения насущных политиче- ских и экономических вопросов, например – обоснования прав на территорию (Р. 13). Основную роль в христианизации Крыма, по мнению автора, играла Рус- ская православная церковь – но не только она, а также, например, историки, путешественники или краеведы. Свою роль в этом про- цессе играли, конечно, и государ- ственные чиновники, но внимание исследователя сфокусировано, 1 Именно так, а не в традиционном значении, будет пониматься это слово и в данной рецензии. ...