Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина Xix – начало Xx в.) по О. В. Будницкий (review)

Ab Imperio, 3-4/2000 437 ми особой сложности и непредо- пределенности российской мо- дернизации, для которой были характерны наличие социальных аномалий и противоречивость процесса социальной трансфор- мации. Нет в работе Миронова единой методологической систе- мы, которая объясняла бы эту об- ратную сторону российской мо- дернизации. Представляется, что существует несколько путей для выхода из тупика методологиче- ской односторонности. Один из них может лежать в подходе к истории российской модерниза- ции как одного из подтипов об- щего процесса модернизации. Альтернативой указанному под- ходу может послужить разработ- ка моделей для обобщения сред- него уровня (middle range generalizations), которые сам ав- тор с успехом использует, делая вывод о большем влиянии ген- дерного фактора и принадлежно- сти к определенному поколению, чем имущественного положения и образования на структуру кре- стьянского восприятия социаль- ных перемен. Другим примером удачного использования автором средне- уровневого обобщения является анализ понижения жизненного уровня населения (на материале физиологических параметров уровня жизни), которым сопро- вождались периоды интенсивных социальных трансформаций, в их числе петровская революция сверху, реформы Столыпина и реформы, путем которых Россия идет сегодня. Подобные средне- уровневые обобщения огромного массива эмпирических данных составляют наиболее ценную часть этой амбициозной работы. Марина МОГИЛЬНЕР О. В. Будницкий. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, пси- хология (вторая половина XIX – начало XX в.). Москва: РОССПЭН, 2000. 399 с. Есть исторические сюжеты, о которых у каждого имеется хотя бы самое общее представление. Именно к таким сюжетам отно- сится политический терроризм в России рубежа веков. Кажется, что о нем написано много, однако, совокупность статей об отдельных террористах, террористических организациях, идеологиях и мето- дах, вместе с главами об эсеров- ском или анархическом терроре в трудах по истории этих партий не Рецензии 438 могли заменить комплексного анализа терроризма как важней- шего фактора политической и со- циально-культурной истории Рос- сии. Монография Олега Будниц- кого закрывает именно эту исто- риографическую лакуну. Будницкий отказался от тра- диционного “героецентричного” подхода, долго господствовавше- го в советской историографии (прежде всего, применительно к народовольческому террору). Этот же подход во многом вос- приняли и историки постсовет- ского времени. Героические рево- люционные жития – жанр, сфор- мировавшийся еще в начале века. Тогда он был необходим как сред- ство, позволявшее сделать терро- ризм ближе и понятнее россий- скому обществу, перенести акцент с системы на жертвенную лич- ность. В позднейшей историогра- фии героецентричный подход компенсировал невозможность ставить вопросы истории терро- ризма более комплексно. Для многих исследователей героецен- тризм стал естественным, единст- венно возможным способом ос- мысления терроризма. Более того, со временем выяснилось, что про- должая писать образы “блестящей плеяды”, историки значительно упрощают собственную задачу: для героецентричной историогра- фии терминология, компаратив- ный аспект изучения терроризма, да и его идеологические и фило- софские основания имеют второ- степенное значение. Будницкий, который в ряде более ранних документальных публикаций продемонстрировал отличное знание судеб отдельных террористов, в монографии пред- лагает качественно иную исто- рию – это история терроризма как системы взглядов и этических ос- нований, как самостоятельной идеологии и в то же время – как одного из факторов российского освободительного движения в це- лом. Анализируя современные оте- чественные и западные концепции терроризма (В. Виктюка и С. Эфирова, М. Одесского и Д. Фельдмана, В. Чаликовой, W. Laqueur , N. Naimark, J. B. S. Hardman, M. Ferro, R. Friendlander и проч.), Будницкий выступает именно как историк, критикуя универсализм и всеохватность теоретических моделей и настаи- вая на необходимости контек- стуализации феномена террориз- ма. В качестве определения, наи- более адекватно отражающего “российскую (шире – европей- скую и североамериканскую) си- туацию второй половины XIX – начала XX веков”, Будницкий выбирает определение Дж. Хард- мана: “Терроризм – это термин, используемый для описания ме- тода или теории, обосновываю- щей метод, посредством которого организованная труппа или пар- Ab Imperio, 3-4/2000 439 тия стремится достичь провоз- глашаемых ею целей преимуще- ственно через систематическое использование насилия. Террори- стические акты направляются против людей, которые как лич- ности, агенты или представители власти мешают достижению це- лей такой группы.” (с. 9) Следуя за Хардманом, Будницкий отме- чает важность публичности в стратегии терроризма, и соответ- ственно, отсюда вытекает привяз- ка происхождения современного терроризма к процессам модерни- зации, прежде всего – к техниче- скому прогрессу и развитию средств коммуникации, в частно- сти – прессы. Декларируя во Введении свое намерение продемонстрировать диалектику террористических идей и действий, Будницкий всту- пает в дискуссию с наиболее влиятельными на сегодняшний день исследованиями терроризма, и прежде всего – с книгой А. Гейфман “Убий!”2 Если, по Гейфман, для нового типа терро- ристов начала века (эпохи массо- вого террора) теория и идеология не имели принципиального значе- ния, то Будницкий настаивает, что дистанция между “возвышенной риторикой теоретиков и кровавой реальностью российской револю2 Anna Geifman. Thou Shalt Kill. Revolutionary terrorism in Russia, 1894 – 1917. Princeton, NJ., 1993. ции” не столь уж велика. “В нача- ле все-таки было слово.” (с. 27) Соответственно, он корректирует модель Гейфман в направлении исследования того, как “террори- стические идеи, попав на почву нищеты, озлобленности, прими- тивного мышления, приобрели формы, неожиданные, вероятно, даже для их авторов, что, конечно, не снимает с них ответственно- сти.” (с. 26-27) Итак, Будницкий сознательно не пишет ни историю героев, ни фактологическую историю терро- ризма. По существу, он занимает- ся историей идей. В книге рас- смотрены истоки формирования идеологии терроризма в 1860-е годы; ее эволюция в эпоху “Земли и Воли” и “Народной Воли”; пе- реходные идеологии 1887-1901 годов; идейные и этические осно- вы эсеровского терроризма; идео- логи и идеология анархического терроризма; марксистская интер- претация терроризма и проч. Сре- ди наиболее интересных момен- тов исследования хочется отме- тить анализ мотивов перехода на- родников от пропаганды к терро- ру в конце 1870-х годов (речь идет о преобладании факторов психо- логического порядка); освещение истории разногласий социали- стов-революционеров и социал- демократов по вопросу о терроре; корректировку образа Плеханова, считавшегося принципиальным противником терроризма; доказа- Рецензии 440 тельство народнического прошло- го Ленина и др. Можно спорить с Будницким по частным вопросам, но в целом концепция книги воз- ражений не вызывает. Написанная на основе широкого круга источ- ников, как опубликованных, так и архивных (даже в хорошо знако- мых исследователям архивных коллекциях Будницкий умудряет- ся находить неизвестные материа- лы), книга действительно способ- на убедить скептиков в том, что идеология терроризма эволюцио- нировала, приспосабливалась к политическим и социальным пе- ременам в стране, по-разному проявлялась в действиях отдель- ных террористов и революцион- ных масс. Идеология (а идеоло- гия, по Будницкому, включает в себя этическую и психологиче- скую компоненты) являлась од- ним из условий живучести терро- ризма в России. В оценке роли идеологии Будницкий успешно избегает любой предвзятости, как политической, так и исследова- тельской. Он наглядно демонст- рирует, насколько важны в исто- рии идей нюансы и как опасна огульная виктимизация той или иной стороны (правительство – революционеры), ведущая к мак- симально упрощенной и схемати- зированной картине прошлого. Очень удачно, на мой взгляд, найдена формула двойной ответ- ственности за терроризм: у терро- ризма в России, пишет Будниц- кий, “два автора” – радикалы и власть (с. 48). Развивая эту фор- мулу, Будницкий приходит к трактовке терроризма как своеоб- разного “диалога” между прави- тельством и оппозицией, в ходе которого радикалы пытались из- менить позицию власти, а пред- ставители последней демонстри- ровали свое понимание (часто не- адекватное) характера угрозы, ис- ходящей от революционеров. Однако порой “история идей” Будницкого напоминает “историю высоколобых,” из которой выпа- дает процесс распространения идей от центра к периферии. Кон- центрируясь на анализе статей идеологов терроризма, партийных документов, передовиц в партий- ной прессе, Будницкий изменяет собственному методу: исследо- вать не только зарождение и эво- люцию идей, но и их адаптацию массами, т.е. реальный процесс превращения идеи в фактор мас- совой политики. В наименьшей степени этот упрек можно отнести к главе о социал-демократах, где хорошо показан процесс транс- формации идеологии “официаль- ной партии” на массовом уровне. Не забыт этот аспект в главе об анархистах. Там же, где видимая дистанция между “высокими идеями” и их массовым воплоще- нием не так уж, на первый взгляд, велика (народническая традиция), соблазн ограничиться идеологи- Ab Imperio, 3-4/2000 441 ческим творчеством “высоколо- бых” побеждает. Отмеченная выше некоторая ограниченность модели истории идей Будницкого сказалась, преж- де всего, в интерпретации истори- ко-антропологических сюжетов, очень чутко отобранных, но со- вершенно не раскрытых автором. Так, во Введении возникает про- блема истории самого понятия “террор” в России. Проблема ин- тересная, имеющая непосредст- венное отношение к теме книги (как, впрочем, и другие “дискур- сивные” сюжеты, проигнориро- ванные Будницким – язык рево- люционных лозунгов, песен и т.п., ведь именно на этом уровне про- ходила массовая адаптация “вы- соких” идей). “Семантическая” тема возни- кает как-то случайно, в связи с размышлениями Будницкого о времени возникновения совре- менного терроризма. Ее неопре- деленный статус подчеркивается необязательным словом “кстати”, вводящим краткий обзор употреб- ления понятия “террор” в основ- ных словарях эпохи в текст Вве- дения. В главе “Эсеровский террор” (раздел “Бомба и нравствен- ность”) Будницкий поднимает во- прос о суицидальных стремлениях в поведении и мировоззрении не- которых террористов и особенно террористок, и в целом – вопрос о статусе и понимании Смерти в рамках радикальной идеологии. Попутно возникает проблема аде- кватности поведения многих тер- рористов (значит, были некие представления о “нормальности,” “адекватности,” может быть, не всегда четко вербализованные, не имевшие статуса общепринятых идеологических установок?). Буд- ницкий отмечает, что вышепере- численная проблематика совер- шенно не изучена, что не совсем верно.3 Несколько поспешно и беспорядочно обозначив эти “эк- зистенциальные” темы, Будниц- кий переходит к сюжету о выборе жертвы теракта и больше к ним не возвращается. И наконец, если говорить об ограниченности модели истории идей Будницкого, следует упомя- нуть диалектический принцип взаимодействия теории и практи- ки, на котором она (модель) поко- ится. Теория, в данном случае, проходит “испытание практикой,” а практические неудачи и просче- ты, в свою очередь, “стимулируют новый виток теоретических дис- куссий.” (с. 133) Однако в других местах книги Будницкий блестя- ще демонстрирует, что при опре- деленных обстоятельствах идео3 По поводу отношения радикальной интеллигенции к Смерти см., например: М. Могильнер. Радикальная интеллигенция перед лицом смерти // Общественные науки и современность. 1994, № 5. С. 56 – 66. Рецензии 442 логия способна развиваться неза- висимо от “практики” и даже во- преки ей. Эти интересные и зна- чимые “инсайты” оказались за рамками общей теоретической модели исследования и не полу- чили отражения в выводах… Если бы рецензиям полагалось давать заглавия, рецензию на “Терроризм в России” Будницко- го я бы назвала “Реабилитация идеологии.” В пылу увлечения модной сегодня социальной исто- рией идеология как-то забывается, уходит на второй план. В исто- риографии политического терро- ризма это проявилось с особенной наглядностью. Реабилитация идеологии, в данном случае, вовсе не шаг назад. Она происходит на новом методологическом уровне, с учетом последних тенденций в западной и отечественной исто- риографии, которые Будницкий знает одинаково хорошо. А в ос- нове этой реабилитации лежит древняя-древняя истина: “В нача- ле было слово…” Лиля БЕРЕЖНАЯ Andrzej Nowak. Jak Rozbić Rosyjskie Imperium? Idee Polskiej Polityki Wschodniej (1733-1921). Wyd. 2-e, poprawione i rozszerzone. Kraków: ARCANA, 1999. “Туман 1831, а позже и 1863 годов затмил наш взор и надолго лишил нас возможности трезво и реалистично смотреть на Рос- сию”. Это высказывание Вацлава Ледницкого вполне могло бы стать эпиграфом к книге молодо- го польского историка Анджея Новака “Как разрушить Россий- скую империю. Идеи восточной политики в Польше (1733-1921)”. Это уже второе издание, оно до- полнено и переработано с учетом новых материалов. Книга Новака получила известность и призна- ние в Польше, она удостоена по- четной награды “Клио”, присуж- даемой Обществом издателей ис- торической литературы, а также специальной премии имени Ежи Сковронка. В чем причина ее популярно- сти? Для польского читателя эта монография знаменательна тем, что затрагивает две наиболее острые проблемы в националь- ном сознании: взаимоотношения с могущественным восточным соседом и поиск ответа на вопрос ...