Imperial Visions: Nationalist Imagination and Geographical Expansion in the Russian Far East, 1840–1865 by Mark Bassin (review)

Ab Imperio, 2/2000 323 Гвидо ХАУСМАНН* Mark Bassin. Imperial Visions: Nationalist Imagination and Geographical Expansion in the Russian Far East, 1840—1865. Cambridge: Cambridge University Press, 1999. 329 p. I. Неоднократно отмечавшиеся специалистами исследования Пи- тера Сэлинса (Peter Sahlins) и Элона Конфино (Alon Confino) показали,20 что пограничные ре- гионы представляют особый ин- терес с точки зрения изучения по- тенциала и форм национализма. Монографию Марка Бэссина (Mark Bassin) об Амурском крае в середине девятнадцатого века можно без сомнения отнести к числу таких работ. В чем своеоб- разие этого исследования, какие вопросы и подходы избрал в нем автор? Американский географ и исто- рик Марк Бэссин, преподающий в настоящее время на географиче- ском факультете Лондонского университетского колледжа (University College London), совместил в своей монографии три вещи: от- дельно взятый географический регион, отдельно взятый истори- * Перевод А. Каплуновского. 20 Peter Sahlins. Boundaries: The Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkley — Los Angeles, 1989; Alon Confino. The Nation as a Local Metaphor: Würtemberg, Imperioal Germany and National Memory, 1871-1918. Chapel Hill, 1997. ческий эпизод и скрытую в них загадку (“an underlying enigma”, p.1). Менее всего его интересуют сами причины завоевания этого пограничного региона – Амур- ской области, расположенной между Сибирью и Китаем и нахо- дившейся после Нерчинского до- говора 1689 г. под китайским вла- дычеством. Не стоят в центре внимания автора и перипетии ан- нексии Амурской области. Бэссин хочет раскрыть “сокровенную тайну”, скрытую в значении дан- ного региона для российской об- щественности и в эволюции сло- жившегося образа региона среди все возрастающего числа пред- ставителей этой общественности в середине девятнадцатого века. Общественные представления об Амуре и их трансформация стано- вятся примером процесса, описы- ваемого автором как культурная конструкция географического пространства. Таким образом, в фокусе исследования находится не сам Амурский регион, а интел- лектуальный процесс его воспри- ятия обществом. Познавательный интерес, пишет автор, — это важный показатель некото- рых наиболее могущественных импульсов и увлечений, вла- девших в девятнадцатом веке российским обществом в целом, главнейшие из которых — национализм, социальная ре- форма и имперская экспансия... Именно эти представления или образы обусловили особое зна- чение региону и возбудили во- круг него общественное мнение, Рецензии 324 и именно через них мы можем получить некоторое представ- ление о загадке, которая харак- теризовала весь этот опыт. С этой точки зрения, данная книга является не столько собственно историей аннексии Амура, сколько исследованием образов географического восприятия [в сознании общества], которые сопровождали этот процесс и в значительной степени подтал- кивали его. (с. 5) Бэссин отталкивается от работ американского географа Джона Кирклэнда Райта (John Kirkland Wright), который в 1960-е годы положил начало расширению ис- торической географии до упомя- нутой образной, культурной, или гуманистической составляющей. Амур, или Амурский регион представляет в таком фокусе “контекст” или “метафору” (с. 9), тесно связанную с растущим национализмом и с четко выра- женным в случае России пред- ставлением о собственной “уни- версальной миссии”. Имперское видение в России не было, с точки зрения Бэссина, проявлением за- поздалого развития, построенного на русском национализме или следующего за ним хронологиче- ски. Бэссин считает, что так же, как и в других европейских госу- дарствах, в России “с самого начала такого противоречия или несоответствия не было.” (с.12). II. Марк Бэссин исследует свою тему в восьми хронологиче- ски и систематически скомпоно- ванных главах, которые, в свою очередь, объединяются в две бо- лее или менее равные части. При этом Айгунский (1858) и Пекин- ский (1850) мирные договоры обозначают верхнюю хронологи- ческую границу его монографиче- ского труда. В первой части анализируются “ранние видения и пророчества” (1), “национальная идентичность и всемирная миссия” (2), “по- вторное открытие Амура” (3) и “прорыв к Тихому океану” (4). В первой главе Бэссин показывает изменение образа Амура в вос- приятии российского общества, начиная с первой половины XVII столетия, когда русские открыли эту территорию и реку, и до их “повторного открытия” в XIX в. В XVII в. Амур и его территория воспринимались (в отличие от Сибири) прежде всего как соб- ственно естествен- но-пространственный регион и как потенциальный экономиче- ский Эльдорадо (умеренный кли- мат, который позволял выращи- вать зерно, а также богатые запа- сы рыбы). В XIX веке Амурская область рассматривалась, кроме того, и как решающее транспорт- ное звено на пути к Тихому океа- ну, которое связывало регион с внешним миром. Принципиальное значение в данной связи имело открытие морским офицером Невельским устья Амура. До это- го считалось, что Сахалин связан с сушей и, следовательно, устье Ab Imperio, 2/2000 325 Амура недостижимо для судов с юга. Таким образом, Амур пре- вратился в потенциальную торго- вую артерию (с. 28), и при этом не возникало какой-либо угрозы тер- риториального конфликта с Кита- ем. В следующей главе (2) Бэссин рассуждает о растущем значении русского национализма в первой половине XIX века, в особенности – в 1830-е и 1840-е гг., и опреде- ляет его как элитный национа- лизм, являющийся частью общего европейского развития, который, однако, несет специфические чер- ты внутрироссийской дискуссии о “европейскости” России. Его опи- сание периода правления Николая I может показаться тра- диционным, однако, Бэссин об- ращает внимание на два процесса, не получивших достаточного освещения в дискуссиях о рус- ском национализме. Во-первых, это европейский “восточный ре- нессанс” первой половины XIX в., повлиявший на русскую интел- лектуальную элиту (с. 49 и след.). При этом автор, странным обра- зом, приписывает гораздо боль- ший вес культурным течениям в Европе, прежде всего в Германии, а не тем же течениям в географи- чески более приближенных к Рос- сии областях, таких как Крым и Кавказ. Исходя из этого, Бэссин ука- зывает на новую внутрироссий- скую картину Сибири, включав- шую и Амурскую область. Сибирь первой половины XIX века не только представляла образец бла- госостояния, но, казалось, содер- жала “модель позитивного исто- рического развития” (с. 61), кото- рая была объектом и результатом русской цивилизаторской мощи (с. 53-55). За этим следует презентация решающего поворота в восприя- тии Амурской области (глава 3), совершившегося на фоне распро- страненного среди общественной элиты (националистически настроенных интеллектуалов) критического отношения к незна- нию собственной страны. Про- водниками упомянутой критики были как оппозиционные (прежде всего петрашевцы), так и лояль- ные правительству круги. Россия, или российская общественность в это время начинает познавать свою страну. Бэссин ссылается на Сибирскую экспедицию исследо- вателя-натуралиста Александра фон Миддендорфа в начале 1840- х годов, которая привела ученого и в Амурскую область, а также – на меморандум Александра Пан- телеймоновича Баласогло, состав- ленный им в 1847 г. для назна- ченного на должность гене- рал-губернатора Восточной Си- бири Николая Николаевича Му- равьева (1809-1881). Как Мидден- дорф, так и Баласогло указывали на значимость Амура для разви- тия всей Сибири, впервые затра- гивая неразрешенный россий- ско-китайский пограничный во- прос и возможное соединение Во- сточной Сибири с зерновыми Рецензии 326 рынками Китая (с. 88). Отталки- ваясь от этого, Бэссин вновь воз- вращается к поднятой в пионер- ской работе Брюса Линкольна (Bruce Lincoln) теме о роли Импе- раторского географического об- щества как важного средоточения раннего русского национализма (с. 94). Международный контекст рос- сийской экспансии в Амурскую область был комплексным и ни в коем случае не являлся двусто- ронним делом России и Китая. В четвертой главе показано, как растущий европейский интерес к морской торговле с Китаем при- вел к тому, что караванная тор- говля с Россией через Кяхту стала неуклонно терять свое значение (см., например, британ- ско-китайский Нанкинский дого- вор 1842 г.). Эти события, однако, никак не повлияли на Николая I в его политической позиции по амурскому вопросу: он по-прежнему признавал сюзере- нитет Китая над Амурской обла- стью. Скорее, это были силы в самом регионе (о том же говорят и ранние западные исследования) во главе с новым гене- рал-губернатором Муравьевым, которые все чаще и чаще указы- вали на опасность для Сибири, скрытую в действиях Британии в Китае, т.к. эти действия могли привести к распространению “се- паратистских настроений” (с. 114). И хотя требование активной дальневосточной политики не имело поначалу никаких резуль- татов, впоследствии (в 1854 г.) Китай был вынужден признать факт захвата Россией Амурской области (с. 132-135). В четырех главах второй части книги (“Грезы о сибирской Мис- сисипи”, “Окультуривая царство дикости”, “Зависнув над Мань- чжурской границей”, “Амур и недовольство им ”) Бэссин по- дробно исследует грани импер- ского видения Амурской области представителями российской об- щественности, активизировав- шейся после смерти Николая I. После Крымской войны, на фоне дистанцирования от Европы, в поле зрения российской обще- ственности и политиков очутился не только Тихий океан (Алек- сандр Герцен называл его “Среди- земным морем будущего”), но вместе с ним и Америка (5 глава), которая, в частности, сильно при- тягивала петрашевцев. Теперь Амуру было присвоено значение “сибирской Миссисипи”, к тому же в 1856 г. правительство объ- явило долину реки зоной свобод- ной торговли. Интеллектуалы и политики различного толка, как, например, М. Бакунин, А. Герцен, П. Семенов или Н. Муравьев начали даже говорить о “духов- ном родстве” между Сибирью и США (с.169). Бэссин не совсем четко показывает здесь этот пово- рот к Сибири и Тихому океану. Определенное влияние в данном случаи могли иметь договорные обязательства России после Крымской войны, по которым она Ab Imperio, 2/2000 327 обязывалась оставить воен- но-морские базы на Черном море (Николаев). Кроме того, долина Амура становится зоной свобод- ной торговли почти в то же самое время, когда Одесса теряет этот статус. В последних трех главах Бэссин показывает, как новые представления начали входить в коллизию с социальной реально- стью. В 1861 г. царское прави- тельство отдало Амурскую об- ласть российским и иностранным переселенцам для свободной ко- лонизации (глава 6). Это пригла- шение к переселению получило вялый отклик среди нерусские колонистов, например, меннони- тов с Юга Украины или чехов из Богемии (и даже из США). Вместе с медленно разворачивавшейся колонизацией встал и вопрос об отношении к автохтонному насе- лению региона (прежде всего, к тунгусским и палеоазиатским народам). Бэссин выявляет при этом единый “имперский мента- литет” (с. 188) и укорененную в “мессианском сознании” само- оценку русского как носителя культуры, подтверждающей его собственную европейскость в противопоставлении себя “Азии”. Вслед за основанием в 1850 г. Николаевска в устье Амура по- следовали дискуссии об идеаль- ном расположении российского главного порта на Тихом океане. В них фигурировал не только во- прос о значении Амура, но также и о возможности завоевания его притоков (например, Уссури) с целью возрождения товарного обмена с Манчжурией и оказания влияния на Северный Китай (гла- ва 7). Эта идея, которую в первую очередь пропагандировал кон- стантиновец Михаил Венюков (предпринявший впоследствии экспедицию вверх по Уссури), постепенно находила поддержку у все большего числа участников дискуссии. Прежний образ Амура как реки, формирующей правиль- ную и “естественную” границу в Юго-Восточной Сибири, был теперь трансформирован в об- раз водяного пути, который за- нимал посредническое положе- ние в отношении районов, ле- жащих к югу. (с. 222). Только в конце 1850-х гг. ста- новятся громче голоса критиков экспансии и связанного с ней не- умеренного энтузиазма (в особен- ности в окружении гене- рал-губернатора Муравьева). Среди них можно назвать и быв- шего декабриста Д. И. Завалишина. Суть возражений заключалась в реалистичном взгляде на регион (глава 8). Амур, считали критики экспансионизма, слишком мелководен в своих вер- ховьях, что представляет пробле- мы для пароходства, а кроме того (в противоположность Миссиси- пи) река покрыта в течение полу- года льдом (с. 238); бухта Нико- лаевска слишком мелкая для пре- вращения города в главный порт (с. 240-242) и т.д. Более того, ре- гион требовал импорта зерна. Рецензии 328 Таким образом, российское морское присутствие на Тихом океане в последней трети XIX в. явилось ответом на окончание строительства Суэцкого канала в 1869 г. (с. 253). Когда Муравьев покинул Восточную Сибирь и направился в С.-Петербург, амур- ский энтузиазм уже сошел на нет. Эта история, как полагает Марк Бэссин, закончилась большой “фрустрацией” (с. 267). III. Хотя монография Бэссина относится к конкретному региону, она далека от тех подходов, что в последнее десятилетие вновь ста- ли популярны в российском крае- ведении. В то время как краеведы (по вполне понятным причинам) заботятся об “истинной” рекон- струкции событий истории и лич- ностей и подчеркнуто держатся на расстоянии от теории, Бэссин анализирует образы отдельного региона в конкретном временном промежутке, образы, которые бы- ли созданы в сознании россий- ской “национальной” или “нацио- налистической” общественности. При этом он подчеркивает, что не только нация, но и регион могут быть “сконструированы”. Можно было бы возразить Бэссину, что в его работе как раз сам регион от- ражен меньше всего. Зато мы узнаем нечто не только о регионе, но одновременно и о российском обществе и русском национализ- ме в указанный период, что рас- ширяет общий предмет познания (Россия) и поднимает ценность книги в целом. Уже с давних пор почти все специалисты-историки разделяют точку зрения о ключевой роли географического фактора в исто- рии России. Все же “географиче- ский аргумент” (например, об- ширность территории) до сих пор зачастую использовался в каче- стве “затычки”. К нему обраща- лись тогда, когда не хватало дру- гих объяснений. Основополагаю- щих дискуссий на эту тему между историками и географами практи- чески не было. Книга Бэссина не сможет изменить данное положе- ние, но она, возможно, откроет новую грань двусторонней связи: если географы вроде Бэссина су- меют ввести и укоренить в исто- рической русистике субъектив- ную репрезентативность про- странства, то произвольное при- менение “географи- ческого аргу- мента” в будущем станет более затруднительным. В заключение можно назвать и некоторые конкретные пункты моей критики на книгу Бэссина. Так, его видение “ориентализма” представляется несколько куцым, к тому же, автор, как это ни странно, более отталкивается от процессов, происходивших в За- падной Европе, чем от послед- ствий экспансии Российской им- перии в Крыму и на Кавказе. Сле- дует также задаться вопросом: а не могут ли представленные Бэс- сином образы Амурского региона быть дополнены другими, проис- Ab Imperio, 2/2000 329 ходящими, к примеру, из воен- но-стратегического положения Амура? Только в одном месте в книге встречается ключевое поня- тие колонии (“mercantile colony”, с. 60), которое нигде далее авто- ром не развивается. По праву ли Бэссин пренебрегает этим терми- ном? Уместными и ценными были бы, кроме того, ссылки на другие регионы и сравнения с ними (к примеру, с Новороссией), т.к. именно в этом случае становится понятным значение, приписывае- мое именно Амурскому краю. Анализируя образцы восприятия российской общественностью Амурского региона, было бы же- лательным представить и харак- теристику самой этой обществен- ности. Тем не менее, перечисленные критические замечания относятся к разряду возможных или жела- тельных дополнений к книге. Хо- телось бы прежде всего поздра- вить автора с созданием научного труда, открывающего новые гори- зонты и вдохновляющего на ком- паративные исследования. Чарльз СТАЙНВЕДЛ* Имперский строй России в ре- гиональном измерении (XIX- начало XX века) / Под ред. П. И. Савельева. Москва, 1997, 237 C. Профессионализация истори- ческого ремесла в девятнадцатом и начале двадцатого века совпала с установлением национального государства как преобладающей формы политической организации общества в Европе. Такое совпа- дение определило господство мо- дели национального государства в историческом нарративе. В свете процессов европейской интегра- ции, развития мультикультурной модели обществ Запада и трудно- го посткоммунистического разви- тия в странах Восточной Европы происходит переоценка пределов применимости модели нацио- нального государства. Соответ- ственно меняется и направлен- ность исторических исследова- ний. Историки обращают все большее внимание на специфиче- скую роль регионов и больших политических объединений, таких как империи, анализируя полити- ческие, культурные и экономиче- ские аспекты их истории. Рецен- зируемый сборник работ под ре- дакцией П. И. Савельева является примером набирающей силу ис- следовательской тенденции к ана- лизу систем имперского управле- * Перевод А. Семенова. ...