Imperial Russia: New Histories for the Empire ed. by Jane Burbank, David L. Ransel (review)

294 Рецензии/Reviews Гузель ИБНЕЕВА Jane Burbank and David L. Ransel (Eds.), Imperial Russia: New Histories for the Empire (Bloomington , Indiana: Indiana University Press, 1998). Политическая трансформация Восточной и Центральной Евро- пы, происходившая в 1989-1991, изменила условия исторического изучения этих государств. C од- ной стороны, открывшиеся гра- ницы сделали более свободным допуск к источникам, что в свою очередь привело к определенным качественным изменениям в под- ходах к изучению данных стран. С другой стороны, в постсоветской исторической науке начались интенсивные методологические поиски: совершенно очевидной стала необходимость смены марк- систко-ленинской методологиче- ской парадигмы. Данные поиски не остались незамеченными в среде наших зарубежных коллег. В силу этого весьма своевремен- ным следует признать появление книги “Имперская Россия: но- вые истории для империи” под редакцией Джейн Бурбэнк (Jane Burbank) и Дэвида Рэнсела (David Ransel), вышедшей в издатель- стве Индианского университета в 1998 г. Автору этих строк особенно приятно представить эту книгу в силу знакомства с одним из составителей и авторов этого сборника – замечательным исто- риком, директором Восточно- Европейского института Инди- анского университета, Дэвидом Рэнселом.1 Рэнсел – не только автор интересных монографий, но и блестящий организатор на- уки: он известен проведением различных семинаров, workshops, конференций. Длительное время он являлся редактором American Historical Review. Выход в свет книги “Импер- ская Россия: новые истории для империи” явился результатом проведения трех семинаров аме- риканских исследователей (19911994 ), целью которых было стрем- ление не только найти новые сюжеты и интерпретации проблем имперской России, но и предста- вить различные методологические подходы в ее изучении: микро- исторический, семиотический, демографический и т.д. Период, охватываемый данным изданием, – начало ХVIII в. – ко- нец ХIХ в. (до 1880-х гг). Авторы сознательно ограничились этим 1 См. его работы: The politics of Catherinian Russia: Panin Party. New Haven, 1975; Mothers of Misery: Child Abandonment in Russia. Princeton, NJ, 1988. Он также являлся редактором книги The Family in Imperial Russia: New Lines of Historical Research. Urbana, 1978. 295 Ab Imperio, 1/2000 временем. Свое желание уделить особенное внимание именно этому периоду (в особенности началу ХIХ столетия) они обо- сновали тем, что он недостаточно представлен в историографии. Решение авторов не заходить за границы 1880-х годов, было вызвано и тем, что в последнее время было опубликовано много превосходных исследований, по- священных последним десятиле- тиям Российской империи. Кроме того, данная хронология отразила желание авторов исследовать Рос- сию до периода, который долгое время в советской исторической науке интерпретировался сквозь призму революционного анализа.2 На наш взгляд, удачна струк- тура издания. Книга состоит из четырех частей, каждая из кото- рых посвящена определенной проблеме: Часть 1 – Самодержавие: по- литика, идеология, символ; Часть 2 – Воображение импе- рии; Часть 3 – Имперские практики; Часть 4 – Личности и публика. Внутри каждой секции между статьями существует хронологи- ческая соотнесенность. Авторы рассмотрели широкий спектр теоретических и конкретно-исто- рических вопросов, касающихся функционирования российской империи, в том числе, дискусси- онных. Данное издание интересно тем, что в нем критически разби- раются устоявшиеся концепции историографии и предпринима- ются попытки их пересмотра. Данное издание осуществляет новые подходы к рассмотрению политических проблем имперской России, прежде всего института самодержавия, представленного здесь в культурно-историческом и семиотическом контексте. В статье В. Кивельсон (Valerie A. Kivelson) “Политика родства / Политика самодержавия: пере- смотр политической культуры начала XVIII столетия”) присут- ствует попытка рассмотреть раз- витие политической культуры на протяжении XVII – начала XVIII столетия как основы выступления дворянства в 1730 г. Автор ставит проблему роли родства и патро- нажа в политике3 и связывает ее с политической активностью дворянства. Анализируя характер 2 Jane Burbank, David L. Ransel. Introduction // Jane Burbank, David L. Ransel (Eds.). Imperial Russia: New Histories for the Empire. Bloomington & Indianapolis, 1999. P. XV. 3 Данный подход был реализован ранее в след. работах: David L. Ransel. The Politics of Catherinian Russia. The Panin Party. New Haven, 1975; J. LeDonne. Ruling Families in the Russian Political in the Russian Political Order // Cahiers du monde russe et sovetique. 1987. No. 28. Pp. 233-322. 296 Рецензии/Reviews участия дворянства в событиях 1730 г., Кивельсон делает, на наш взгляд, достаточно традиционный вывод, неоднократно высказывав- шейся в русской исторической литературе: “Дворянство не со- биралось вновь поддерживать самодержавие, не было оппо- зицией, направленной против конституционализма. Скорее всего, оно мобилизовалось про- тив аристократической олигар- хии”. Автор высказывает мнение, которое, в общем, не вызывает сомнений, что изменения в поли- тической культуре, выразившиеся в ограничительных тенденциях российского дворянства в собы- тиях 1730 г., были инспирирова- ны собственными интересами и нуждами дворянства, такими как защита личности, материальная защищенность, повышение обще- ственного статуса. Идеология абсолютизма в вос- приятии историков ХVIII столе- тия оказалась в центре внимания исследования С. Х. Витаккер (Cynthia Hyla Whittaker).4 Ви- таккер изучила произведения 47 авторов и установила три модели восприятия идеи самодержавия: династическую, эмпирическую и недеспотическую. Именно последняя модель, по мнению автора, отражала то положение, что самодержавие было в действи- тельности ограничено де-факто (поскольку возобновлялось с на- чалом каждого нового правления), и, следовательно, де-юре. Эта мо- дель характеризует, прежде всего, царствование Екатерины II. Идея самодержавия долгое время являлась центральной в российской политической мысли и покоилась на безмолвной и бес- прекословной поддержке обще- ства, основанного на традиции и религии. Автор статьи показа- ла, что политический контекст ХVIII столетия изменил основу этой поддержки, и рассмотре- ла динамику этого изменения. Русские, в том числе и монархи, трансформировали идею само- державия из статичной концепции в жизненную силу, способную воспринимать идеи Просвещения и проектировать динамичный, рациональный вестернизирован- ный образ. Автократия служила движущей силой общества и рас- сматривалась как олицетворение его идеалов и надежд. В сборнике присутствует инте- рес к изучению учреждений, явля- ющихся культурным посредником между обществом и государством. Так в статье К. Томаса (Kevin Tyner Thomas) “Собирание отече- ства: предложения по созданию 4 С. H. Whittaker. The Idea of Autocracy among the Eighteenth-Century Russian Historians // Burbank and Ransel (Eds.). Imperial Russia. Pp. 32-59. 297 Ab Imperio, 1/2000 Русского национального музея в начале ХIХ столетия” проведен анализ двух проектов учреждения этого музея – Р. Аделунга и В. Вичмана. Концепция создателей этих проектов заключалась в том, что помещение разнообразных артефактов – книг, картин, карт, античных предметов, икон и т.п. в один музей создаст механизм на- глядного воспроизведения образа империи. Представленные древ- ности должны были демонстри- ровать посетителям незабываемое прошлое и существующее величие империи. Музейные экспозиции должны были провести идею про- грессивного развития империи. Причины неудачи учреждения русского национального музея автор связывает с неготовностью и нежеланием императора Алек- сандра I воспринимать данное учреждение как адекватное пред- ставление его власти. В центре внимания Н. Найта (Nathaniel Knight) “Наука, импе- рия и национальность: этногра- фия в Русском географическом обществе, 1845-1855” – противо- стояние двух фракций (“немец- кой” и “русской”) в обсуждении институциональной модели “Рус- ского географического обще- ства”. По сути, шла дискуссия о концепции дальнейшего развития науки и ее методах. Сторонники академического подхода (не- мецкая фракция), предпочитая абстрактные, теоретические мето- ды, представляли универсальный европейский научный дискурс, осуществляемый на языках За- падной Европы и открытый для исследователей безотноситель- но их национальности. Русская фракция отвергала подобные представления, утверждая взгляд на науку как на цепь отдельных национальных усилий. Кроме того, “просвещенные бюрократы” (будущие проводники реформ 1860-1870-х гг.), входившие в Общество, были заинтересованы в научных методах, позволяющих получать полезную информацию об империи, чтобы управлять ею и готовить основу для будущих пре- образований. Найт прослеживает, как отход национальной науки от универсального международного дискурса отразился на такой науч- ной дисциплине как этнография, явившейсяпримеромавтономного научного развития. Исследователь обращается к анализу концепции этнографии как науки, разрабо- танной Н. Надеждиным, которая основывалась на идее “народно- сти”. В этнографической дисци- плине утвердившаяся парадигма привела к изучению империи, как уникального многообразия насе- ления. По мнению автора статьи, в этом заключалось существенное различие между этнографической наукой России и Запада: в России наблюдалось стремление изучить 298 Рецензии/Reviews каждый народ, каждого человека во всем его своеобразии, в то время как на Западе этнография устанавливала иерархию “циви- лизованных” и “диких” народов. Проблема взаимодействия церкви и общества долгое время не была объектом специального рассмотрения в историографии, хотя история государственных учреждений была предпочтитель- ным предметом исследования в российской исторической науке. Объектом исследования обычно становились собственно учрежде- ния и бюрократия. В этом смысле статья Грегори Фриза (Gregory L. Freeze) “Институционализация благочестия: церковь и народ- ная религия, 1750-1850” носит новаторский характер. Г. Фриз ставит проблему развития русской православной церкви во взаимо- действии с населением, с народ- ной верой. Анализируя процесс институционализации церкви, автор приходит к выводу, что она проводилась на уровне бюрокра- тизации, профессионализации и функциональной специализации. Данное эссе исследовало попыт- ку церкви утвердить контроль и регулирование народной веры. Церковные власти предприняли энергичные усилия в проведении демаркации между “священным пространством” внутри церк- ви и “мирским” вне церковной территории. Миряне отказались принять подобные ограничения, а также претензию церкви на монополию святости. Они были сами заинтересованы во владе- нии и контроле над священными предметами культа (чудотворные иконы и т.д.), которые могли при- нести им божественное заступни- чество и помощь. Автор показал сдвиг, происшедший на рубеже ХVIII-ХIХ вв.: церковь пришла к пониманию существующих реа- лий. Она не смогла подвергнуть контролю народную веру, а пото- му должна была интегрировать ее. Другим важным сюжетом ре- цензируемого издания является семья, представленная как систе- мообразующий элемент общества и государства (а следовательно, и империи). Авторы издания сфокусировали свое внимание на ряде особенностей функциониро- вания русской семьи имперского периода: 1) семья как обществен- ная единица, осуществляющая определенные властные функции; 2) императорская семья в симво- лическом контексте имперского правления. Своеобразному ракурсу про- блемы “семья как символ и си- стема власти” посвящена статья Р. Уортмана (Richard Wortman) “Рус- ская Императорская семья как символ”. Исследователь анализи- рует изменения, произошедшие в ХIХ веке по сравнению с веком ХVIII в символике императорской 299 Ab Imperio, 1/2000 власти. Если в ХVIII в. государь – отец император – ассоциировался с понятием “Отец Отечества”, то в ХIХ в. символ меняется, и импера- тор в воображении подданных уже становится отцом императорской семьи. Автору удалось проследить этот семиотический сдвиг в раз- витии domestic scenario (под этим автор подразумевает церемониал, ритуал, различные представления на публике). Введенные Николаем I новые формы поведения, цере- монии, театральные представ- ления сыновних обязанностей, вызывало чувство лояльности, верноподданных чувств у импера- торских подданных. Меняющиеся формы общения внутри семьи (привязанность между отцом и сыном и между мужем и женой) поднимало концепцию династиче- ского наследия в духовном плане, и это становилось в определенной мере частью национальной кон- цепции российской монархии. Императорская семья становилась основным символом духовного совершенства российского само- державия. Автор статьи не отде- ляет российскую монархическую семью от европейского историче- ского процесса и связывает новую императорскую модель семейного поведения с европейскими тради- циями. Социальный срез существо- вания крестьянской семьи за- трагивается в статье С. Хока (Steven L. Hoch) “Крестьянское хозяйство, крестьянская семья и общественный порядок”. Автор не принимает модель советской исторической науки, рассматри- вавшей русскую деревню и орга- низацию крестьянского хозяйства с точки зрения системы классо- вых отношений. Рассматривая крестьянский общественный порядок сквозь призму жизнеде- ятельности крестьянской семьи, Хок приходит к заключению, что роль государства в крестьянском экономическом порядке была ни- чтожной. Власть помещиков над крестьянами осуществлялась че- рез главу семьи, который должен был обеспечить эксплуатацию крестьянского труда. В резуль- тате осуществлялась как бы со- вместная эксплуатация крестьян помещиками и главами семей. А потому отношения между главами семьи и помещиками были согла- шательскими и направленными на сотрудничество. В статье ставится вопрос о соотношении западных ценностей (например, частной собственности и правовой систе- мы) и русской почвы. По мнению автора, отсутствие этих моментов в России не может рассматривать- ся как существенный изъян жиз- недеятельности русских людей, поскольку русское крестьянское хозяйство и без этого было спо- собно обеспечить достаточно вы- сокую зерновую продуктивность, 300 Рецензии/Reviews обеспечивающую адекватное питание и хорошие шансы для выживания крестьянской семьи. Объектом исследования Д. Рэнсэла (David L. Ransel) “Семья русского купца XVIII столетия в процветании и упадке” стала семья русского купца И. А. Тол- ченова. В изучении данной семьи автором был применен микро- исторический метод. Приближен- ный взгляд на событие или жизнь того или иного человека придает, по мнению исследователя, допол- нительную жизнеспособность и комплексность таким концепци- ям, как “государство” или “обще- ство”. Анализируя дневник И. А. Толченова, Рэнсел подтверждает мысль о том, что власть внутри семьи принадлежит безусловно ее главе. С другой стороны, глава се- мьи в своей деятельности исходит из интересов своей “фамилии”, стабильности ее существования. Это проявляется, например, и в претензии Толченова на повыше- ние своего статуса до дворянского сословия, проведении различных расточительных мероприятий (строительство дорогого дома, оранжереи и т.д.). Автор эссе при- ходит к заключению, что это было вызвано не только непомерным честолюбием хозяина дома, но и стремлением обезопасить свою семью от различного рода случай- ностей. Дворяне занимали более стабильное правовое положение, на которое не могло повлиять уменьшение капитала. Кроме того, дворянское звание давало приви- легии и льготы в области бизнеса. Одним из важных направлений этого издания является рассмотре- ние функционирования империи в аспекте этнических взаимодей- ствий. Статья Т. Баррета (Thomas M. Barrett) “Рубежи неопределен- ности: границы Северного Кавка- за” представляет поставленную проблему в социальном контексте. Автор показывает, что русское на- ступление на Кавказ было больше чем военное завоевание: это был сложный пограничный процесс, приведший к миграции большого количества людей и созданию новых общностей. Исследователь полемизирует с советскими исто- риками, которые рассматривали этническое, экономическое, ми- грационное взаимодействие общ- ностей в зоне границ с точки зре- ния сближения русских и горцев. Автор рассматривает границы Северного Кавказа с точки зрения взаимодействия различных групп, чьи интересы не всегда можно четко определить. Баррет анализи- рует процессы, идущие в данном регионе, вызванные установлени- ем новых порядков: бандитизм, контрабанда, дезертирство, браки с коренными жителями, шпионаж. У. Санд эрлэнд (Willard Sunderland) в статье “Империя крестьян: строительство импе- 301 Ab Imperio, 1/2000 рии, межэтническое взаимодей- ствие и этнические стереотипы в крестьянском мире Российской империи, 1800-1850” обращается к сюжету колонизации 1-й полови- ны ХIХ в., складывания империи с точки зрения межэтнического взаимодействия и этнических стереотипов крестьянского мира. Он утверждает, что основной це- лью миграции крестьян явилось стремление найти лучшие земли и лучшую жизнь. Русские посе- ленцы вступали на новом месте в мир взаимоотношений с другими этническими общностями, много- образие которых особенно про- явилось в пограничных регионах. Именно это взаимодействие соз- давало целостный и усложненный имперский мир. Автор подвергает разбору особенности этого много- образного взаимодействия. Анализируя проблему асси- миляции поселенцев и местных жителей, Сандэрлэнд высказы- вает мнение, что общности рус- ских поселенцев воспринимали местные жители и включали их в свои общественные и культурные системы. Тем не менее, в целом перемена конфессии и этнической идентификации были достаточно редки, хотя такие примеры суще- ствовали. Исследуя этнические стереотипы, автор приходит к вы- воду, что представления русских о нерусских народностях были многозначными, амбивалентными и имели тенденцию к изменению. С другой стороны, инородцам было важно знать, каким является образ их этнической общности в сознании русского народа. Знание этого было существенной частью адаптации нерусских народов к общественной жизни Российской империи, поскольку оно позво- ляло инородцам манипулировать этим образом в практической жиз- ни. Автор дает живые примеры подобных манипуляций. В издании обращено внимание на различные формы обществен- ного поведения имперского пери- ода. Д. Смит (Douglas Smith) обра- щается к масонской теме в статье “Масонство и публика России ХVIII столетия”. ХVIII век в Рос- сии ознаменовался значительной трансформацией публичной сфе- ры: начинает уменьшаться роль двора как основного культурного, общественного и политического центра. Появляются новые цен- тры в культурно-институциональ- ном ландшафте России – напри- мер, масонские ложи. Эссе Смита дает новую интерпретацию дея- тельности русских масонов как гражданского служения. Автор полемизирует с теми исследова- телями, которые выдвигают на первый план их аполитичность. По его мнению, масоны видели себя вовлеченными в процесс создания нового, добродетель- ного человека соответствующей 302 Рецензии/Reviews морали, обладающего чертами, необходимыми для установления справедливого общественного по- рядка и достижения общего блага. Статья Ирины Паперно “Кон- струирование значения суицида: русская пресса в век великих реформ” воссоздает процесс формирования русской прессой символического значения суицида в 60-80-е гг. ХIХ в. По мнению ав- тора, русская журналистика пре- вратила самоубийство в общую метафору века. Разбирая прессу, Паперно приходит к выводу, что суицид рассматривался журна- листами как явление социальное (не индивидуальное), вызванное недостатками общественного порядка. Тело самоубийцы, живо описанное журналистами, пони- малось как символ общественного тела – русского общества после реформ. При чтении этой инте- ресной и оригинальной статьи возникают определенные вопро- сы. Многие комментаторы 1870-х годов исходили из того, что суще- ствующее общество нездорово, что это – больное общество. Если это так, интересно было бы выяс- нить, как реформы, проводивши- еся в России в 60-70-х гг. способ- ствовали подобному восприятию общественной ситуации, и почему восприятие общества как “боль- ного” заставляло личность со- вершать суицид. Для этого, на мой взгляд, стоило бы остановиться на проблеме отношения отдельных слоев российского общества к проводимым реформам. Характерной чертой статей, помещенных в данном сборнике, является то, что авторы иссле- довали определенные эпизоды, явления или ситуации, но не дол- говременные процессы, идущие в империи. Такой подход отли- чается от конвенционной логики советской исторической школы, в рамках которой имперский период рассматривался как эпоха, объек- тивно идущая к кризису, к само- вырождению. Соответственно, отдельные исторические сюжеты имперского периода оценивались с точки зрения запрограммирован- ного краха империи. Авторы этого сборника старались избежать по- добного подхода. В сборнике отсутствуют упро- щенные модели и штампы, все еще достаточно влиятельные в историографии: противостоя- ние общества и правительства, личности и государства, и проч. Авторы акцентировали внимание на стратегиях выживания людей в империи, проживающих жизнь в многообразии обстоятельств и возможностей. Они анализиру- ют общество, составленное из различных групп и личностей, действующих из соображений собственной пользы и необяза- тельно выступающих каждым своим действием за или против 303 Ab Imperio, 1/2000 правительства или режима в целом. Модель Российской Империи, как она видится авторам этого сборника, достаточно подвижна и многослойна. Образ империи складывается не только на уров- не геополитическом - в контек- сте рассмотрения пограничных процессов и этнических взаи- модействий. Эффектно и зримо этот образ реконструируется и на других уровнях: семейном, культурном, ментальном. Статьи сборника убедительно показы- вают, что символически империя была представлена и в лице импе- раторской семьи, и в организации крестьянского сообщества – “им- перии крестьян,” что специфика имперского сознания проявлялась и в разработке научной методоло- гии, и в попытках создания куль- турных учреждений. Конструируя именно такую – комплексную и динамичную – модель империи, авторы продемонстрировали ак- туальность и перспективность междисциплинарных подходов в исторических исследованиях подобного масштаба. Таким об- разом, эксплицитно сборник подталкивает нас к выводу, что современному уровню истори- ческого познания соответствует динамичная и открытая модель империи как общего геополитиче- ского, социального, культурного и ментального пространства. Светлана МАЛЫШЕВА Евреи в культуре Русского За- рубежья. Сборник статей, публика- ций, мемуаров и эссе. Вып. 1. 19191939 гг. / Сост. М. Пархомовский. Иерусалим, 1992. 519 с. Евреи в культуре Русского За- рубежья. Сборник статей, публи- каций, мемуаров и эссе. Вып. 2. 1919-1939 гг. / Изд. и сост. М. Пар- хомовский.Иерусалим,1993.640с. Евреи в культуре Русского За- рубежья. Статьи, публикации, ме- муары и эссе. Том 3. 1939-1960 гг. / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иерусалим, 1994. 543 с. Евреи в культуре Русского За- рубежья. Статьи, публикации, ме- муары и эссе. Том 4. 1939-1960 гг. / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иерусалим, 1995. 592 с. Евреи в культуре Русского Зарубежья. Статьи, публикации, мемуары и эссе. Том 5. / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иеруса- лим, 1996. 560 с. Русское еврейство в Зарубе- жье. Статьи, публикации, мемуа- ры и эссе. Том I (6) / Сост., гл.ред. и изд. М. Пархомовский. Иеруса- лим, 1998. 477 с. Десять лет назад в ставшей уже классической монографии Russia Abroad (“Россия за рубе- жом”) Марк Раев акцентировал внимание на культурной уни- кальности закончившего свое ...