Заметки

<Работа "зондеркоммандо">

<…>

Как оказалось позже, когда приступили к работе, по ходу которой каждый узнавал свою семью, потому что командо в тот день снова была создана из людей, которые только что прибыли с транспортом и их сразу повели на работу. ¹ Так погибли все наши земляки, вся наша община, наш город, наши любимые родители, жены, дети, сестры, братья. 10.12.1942 ² поздно вечером, остальные утром.

<…>

<Размышления о смысле работы "зондеркоммандо">

Совершенно невозможно перенести то, что людей уничтожают всего лишь за то, что они ³ якобы плохой расы. А тут эти вырожденные типы, гунны. Потому [...] каждый день тянутся эшелоны из тысяч людей, женщин и детей, слепых людей, которых бандиты ведут к бункеру, ко­торых душат газом и [...] тесно набивают в бункер [...] Они уже мертвы, отравлены газом и мы должны их [...] сжигать, но их пепел при этом тонко измельчать ⁴ […]

<…>

когда я прибыл сюда, в лагерь Биркенау, тут уже были некоторые здания [...] уже было [...] на топких полях и ещё строилось. ⁵ Это было 42.10/12. ⁶ Вскоре после первого захода, после селекции, − когда нас из транспорта в 2300 человек выбрали только 500, а остальные сразу пошли в газ, мы, не зная ещё об этом, [...] видя [...] нам еврейский блокэльтесте ⁷ со­общил, что больше 3 дней никто из них не проживет. ⁸ Это было ночью [...] посреди [...] слышались издалека ужасные крики, смешивавшиеся с диким ором СС-вцев и десятков собак. Тут нам объяснили, что сейчас с помощью собак ведут на смерть наши семьи [...], наших мам и пап, ⁹ жен и детей. Уже тогда [...] из [...] понял [...] достаточно.

<…>

я был в лагере в разных командах, был в Ойшвице, был в Буна ¹⁰ на работе, потом вернулся после нескольких недель блужданий по всем местам. Меня 25/1 43 ¹¹ взяли на эту же фабрику ¹² работать. Но я немного опоздал по сравнению с моими товарищами. Вот так привыкли люди, нормальные люди с нормальными человеческими чертами, не преступ­ники, не убийцы, а люди с сердцем, с чувствами и сознанием, ко всем этим вещам привыкли -к этой самой работе, но не они в этом виноваты [...] Первые из нас сразу в первую ночь [...] принялись за работу, им просто сказали, что работа тяжелая, но за это они [...]. Никто из них не знал ничего, потому что старая команда, которая там работала, была в тот же день убита из-за доноса еврейского [...] сбежала [...] нашли [...]

<…>

Все это происходило под градом палок от постовых СС, которые нас охраняли. И все напрочь забывалось, никто из нас не осознавал, что он делает, когда он это делает и что с ним самим вообще делается. Так мы совсем потерялись, просто как мертвые люди, как автоматы бегали подгоняемые, не зная, куда нужно бежать и зачем мы бежим, и что мы делаем. Один совсем не смотрел на другого. Я точно знаю, что никто тогда из нас не жил, не думал, не размышлял. Вот что сделали из нас, пока мы [...] не начали приходить в сознание ¹³ [...] кого тащат сжигать. То, ¹⁴ что тут произошло. Вскоре ещё и [...] уже оттащили всех людей, отравленных газом, в бункер, бросили на вагонетки, ¹⁵ привезли к месту сжигания, где уже горели люди со вчерашнего дня и c позавчерашнего тоже [...], там бросали тела в огонь.

После работы, приходя в себя в блоке, когда каждый теперь укладывался отдохнуть, тогда начиналась трагедия. Каждый начинал верить в сон, что вчера ему рассказали, в то, что его самых близких, его самых дорогих уже нет в живых и уже никогда больше не будет, что он уже никогда с ними не встретится. Никогда, потому что он сам их и сжёг. Тогда к чему мне нужна жизнь, к чему мне такая жизнь? ¹⁶ О еде или питье, само собой разумеется, что понятно, что не зря [...] с пониманием, который может оценить происшедшее. Но даже скотина, животное, когда у неё отнимают близких, которых она родила или от которых была рождена, или с которыми жила вместе, она понимает, что ей причиняют боль, и протестует тем, что не ест и не пьёт.

<…>

Психологи говорят, что человек, когда он считает себя окончательно потерянным, без какого-либо шанса и какой-либо надежды, хотя бы и самой маленькой, уже ни на что неспособен, он уже точно как мертвец. Человек способен, энергичен, рискует, пока он думает при помощи взвешенного шага чего-то достичь, что-то этим выиграть. Напротив, когда он теряет последний шанс, последнюю надежду, тогда он уже ни на что не годен. Начинает думать, как бы совершить самоубийство [...] (проблема для психолога). [...] позволили вести, как телят, самые сильные, самые героические среди нас были сломаны с той минуты, когда нас сюда привезли в [...]

<…>

В разуме, ¹⁷ которым человек обладает сам по себе, неважно бес­сознательно или осознанно, люди одержимы духовной волей к жизни, порывом жить и выжить. Как будто ты сам себя уговариваешь, что речь не о твоей жизни, речь не о твоей персоне, а просто ради общества, чтобы выжить, ради того, ради другого, для того, для другого, находишь тысячи предлогов. Но правда в том, что и самому хочется жить любой ценой. Хочется жить, потому что живёшь, потому что целый мир живёт, и всё, что обладает вкусом, всё, что с чем-то связано, в первую очередь связано с жизнью. Без жизни [...] это чистая правда. Итак, коротко и ясно, если вас кто спросит, почему ты [...], я отвечу ему [...] это [...] должен констатировать, сам я слишком слаб, пал под гнетом желания жить [...]

<…>

[...] почему ты выполняешь такую непорядочную работу, то, как же ты живёшь, зачем ты живёшь и чего ты хочешь достичь в своей жиз­ни?.. [...] В этом и заключается всё слабое место [...] нашей команды, которую я абсолютно не намереваюсь защищать в общем, как целое. Тут я должен признать, что многие из группы со временем настолько потерялись, что было просто стыдно перед самим собой, прямо забыли, что они делают, делая это, и со временем они к этому настолько при­выкли, что просто удивительно [...] к плачу и жалобам, что от [...] но это совсем нормальные, средние [...] по-простонародному совсем скромно [...] против воли это становится повседневным, и привыкаешь ко всему. Тогда события уже не производят впечатления, кричишь, равнодушно наблюдаешь ежедневно, как погибают десятки тысяч людей -и ничего.

Очень большую роль в этом процессе привыкания играло то, что в первое время, в общем-то, нас, хефтлингов, не использовали ни для каких транспортов, когда люди ещё были живы. Всё выполнялось ими самими, двуногими собаками, и с помощью собак четырехногих. Члены командо только приходили каждый рано утром и находили уже бункеры, полные отравленными газом людьми, и еще полные бараки тряпья, ¹⁸ но ни разу не встречали ни одного живого человека. Это психологически очень способствовало уменьшению впечатления от трагедии [...].

Но находились и такие, которые ни под каким предлогом не позволяли себе подвергнуться влиянию привычки, чтобы это стало совсем просто и совсем рутинно. Понятно, профессиональные элементы, которые находились среди нас, например, очень религиозные евреи, как даян ¹⁹ из Макова-Мазовецка ²⁰ и подобные ему, верят [...] так более благородные люди, которые ни в коем случае не хотели участвовать в игре сегодня жить, а завтра умереть. Я держался любой ценой. Первое время их влияние в командо было очень небольшим. Просто потому, что насколько их было мало числом, их ещё меньше было можно узнать, потому что они не были организованны. Они не представляли собой единую массу, поэтому они терялись в общей массе.

Это совсем не было понятно и те, которые [...] к сожалению, было [...] люди в таких условиях [...] ко всему привыкли, что просто уже никого не должно касаться, что вокруг него творится, как будто это были совсем не люди. Только это достаточно характерное замечание, что при этих условиях, когда команда из 150 человек работала в открытом поле без забора, без цепи часовых, не более 4 постов охраняли нас в тяжелые тёмные длинные зимние ночи. Были такие времена, что один другого просто не видел за метр, а недалеко от нас, всего в нескольких десятках километров находились тысячи евреев, целые общины, ²¹ но ни у кого не возникло и мысли бежать. Во-первых, чтобы не рисковать той самой жизнью, во-вторых, [...] это просто потому, потому что страх перед немцем был так велик [...] со всеми ними встречался, что это [...] для них был вопросом жизни и смерти, чтобы работа была выполнена как можно лучше и чтобы, не дай бог, кто-то подумал о побеге, как, например, […]

<…>

<"Зондеркоммандо" в Биркенау: зарождение сопротивления>

<…>

и понятно, что, несмотря на все тяжелые условия, которые пережили все в лагере, это всё же не так легко далось привыкнуть к мысли, что нужно о чем-то назавтра думать, не ждать больше, пока нас не придут вести в бункер, как всех, кого ведут изо дня в день вот так же, извне, со свободы, и так же из самого лагеря. В начале мы были вынуждены держаться [...] собственных братьев, только евреев. Но со временем оказалось, что также и со старыми знакомыми, например, с членами рабочих движений или просто интеллигентами, но обязательно левыми из [...] рабочих сфер -с поляками, тоже нужно взаимодействовать. [...] разветвилось наше движение немного дальше и со временем охватило также лагерь Ойшвиц, который [...] состоит в основном из поляков. Сверх того мы делали, что только было можно [...] любой ценой, рискуя при этом жизнью всей группы, выдавали разный материал, который только может когда-то заинтересовать мир обо всех этих убийствах, зверствах, которые тут совершаются, также немалые суммы денег, которые только были необходимы для целей.

Уже будучи в контакте со всеми кругами, мы начали нашу практи­ческую работу по подготовке к чему-то конкретному. Наши союзники, те, которые работали в других командо, и среди них по большей части русские, благодаря своим огромным усилиям достали для нас что-то конкретное. Это, по правде, очень тяжело далось. Я должен при этом сказать, что если бы на этих плацувках ²² находились [...] евреи, было бы сделано намного-намного ²³ больше. [...] Нам надо было к ним при­ходить, и просить их о помощи в этом деле, потому что отдельные люди, которые тоже были заинтересованы в этом деле, не могли нам помочь, напротив, другие, у которых была такая возможность, [...] не хотели ею пользоваться и предпочитали жить, [...] вопреки всему. Потом для них это уже не было до такой степени вопросом жизни и смерти [...]

Всё же русские и [...] ещё бутылку водки и порой славно нажраться [...] и это для него достаточно, эта малость. Все же те дела, о которых я тут немного рассказал, случились, к сожалению, слишком поздно.

[…]

С самого начала и до последней минуты мы были вместе. Это был наш активный соратник и предводитель всего рабочего движения в Варшаве ещё в годы 20-21, ²⁴ известный как коммунистический деятель ещё тогда под именем "Йоселе ди мамелес", позже жил в Париже, постоянный сотрудник коммунистической прессы в Париже, под именем Йосл Варшавский. ²⁵ Сам высоко культурный человек, с очень благородным характером, по природе тихий, но с пламенно-огненной душой борца. Его лучший друг приехал вместе с ним из Парижа, там вместе с ним всё время работал. Йекл Гандельсман, ²⁶ родился в Польше, в Радоме [...] но очень энергичный [...] разум, достаточно умный, полный жизненной энергией. [...] сам моложе по возрасту, чем они [...], учился в йешиве в Цузмире. ²⁷ Позже [...] прозван моими коллегами, известными коммунистами, йешиботником, или социалистом закона Моисеева. Правда! Что я испытывал огромное уважение к ним, к тем моим друзьям, просто за сделанную в их жизни работу.

Сам я из строго религиозного дома, жил в маленьком местечке Цеханув, жил себе для себя, не имел ни с кем ничего общего, но всё же мы так легко понимали по-настоящему вместе [...] в лагере и ещё больше наш [...] Мы на самом деле долго размышляли о том, нужно ли нам хотеть жить дальше. Видя, что происходит с нашей командо, что становится с людьми, какими униженными и далёкими от любого человеческого чувства они все уже стали, и чего ещё мы можем, к сожалению, ждать тут [...] мы решили, что не сами [...] во имя чего-либо [...] Невозможно [...] Мы вместе начали работу [...] что-то практическое, о чём-то [...] тогда начали завязывать контакты с лагерем, находить в лагере наилучшие силы каких-то прошлых знакомых людей [...], способных [...] сделать что-то.

<…>

[...] но в то же самое время наступил психоз по поводу побега из лагеря. По большей части он обуял круги военнопленных русских, которые фактически должны были стать лучшим материалом для нас в нашей акции. ²⁸ Это очень мешало нам в нашей работе. Мы не имели ничего против. Мы каждому говорили: если ты вернее можешь спастись самостоятельно, то, конечно, пожалуйста! Мы много помогали для этого, одевая в штатское, давали документы и деньги, [...] мы всё для этого делали. И само собой, что каждый [...] из того [...] не у всех есть условия [...] что многих евреев потом [...] не важно. И у нас возникла совсем простая мысль [...] о побеге [...] Она была ещё раньше, чем мысль об общей акции. Я для этого приложил все необходимые усилия и был уже готов сбежать [...] еврейские глаза и еврейские [...] характер [...]

Наши собственные братья, которые не могли убедить себя в том, чтобы кто-то попытался спастись, а он бы оставался тут. Эти и по­добные мотивы привели к тому, что мои собственные товарищи меня рано предали и с помощью капо, старшего по блоку, мне помешали и лишили к этому всякой возможности. Так, например, за мной следили на каждом шагу днём и ночью. Угрожали передать лагерному началь­нику нашей команды о таком опасном шаге [...] В это время, когда все наши ещё могут [...] мои самые близкие [...] и Йеклу ²⁹ предложили [...] к сожалению, было невозможно [...] один был в [...] командо всего из 1000 (тысячи) людей [...] во-время [...] и к тому же готовился, но к сожалению [...] доносчиками ³⁰ и провокаторами был перехвачен и не допущен [...] попытаться спасти свою жизнь [...] Малинка Элуш, рожденный в Гостынине, ³¹ самый обычный паренек, но с большой -слишком большой -энергией и стремлением к жизни, очень рисковый и темпераментный, с оригинальными идеями, отважный до невозмож­ности. Приготовил всё, даже определил час, когда он пустится в путь. А несколькими часами раньше [...] был задержан. Да! Да! К сожалению, так хотела судьба. Всё пропало, к сожалению, лежит в [...] немцем [...] все те, которые проповедовали [...] где не более великая наша [...] оста­вить жить и также больше никто из зондеркомандо, к сожалению [...] с нашими [...] с [...] напрасно -не [ели?] и не спали [...] и выполнять до готовности, и [...] ничего, даже ни один из нас, никто [...] уже в послед­нее время привели [...] всё пропало! [...] и полностью посвятили себя общей акции [...] не шла у нас подготовка, как мы хотели. Напряжение росло от часа к часу, мы ради [...] кусочка материала, ³² который мы

<…>

[...] то, что мы просили, чтобы он использовал то, что мы каждый вечер ходили по 20 человек с двумя охранниками на два часа в крема­торий. Тогда крематорий ещё был вне цепочки постов, ³³ это было ещё в зимние ночи, мы могли прикончить ³⁴ часовых очень легко и уйти, до рассвета никто бы не узнал, что произошло. Но, к сожалению, на это мы не могли решиться, всегда находился кто-то, кого что-то связывало, одного хорошая еда тут, другого девушка, в которую он влюбился. Одним словом, об этом говорилось каждый день, пока это не стало невозможным. Цепочку постов увеличили, и всё сделалось невозможным. Да, да! К сожалению, нужно сказать правду, что не меньше наши собственные братья виновны…

מיתות חירותא או, אינשי דאמרי היינו ³⁵

<Зондеркоммандо в Биркенау: во время венгерской акции и подготовка восстания>

<…>

Вскоре после этого мы узнали, что готовятся привезти сюда […] для сжигания венгерских евреев. Это нас сломало до последней степени, что мы должны сжигать миллион венгерских евреев. ³⁶ С нас уже и так хватало и до этого, уже давно более чем достаточно всего. Мы ещё должны обагрить руки кровью венгерских евреев! То есть нас довели до того, что просто вся команда без различия класса и слоя, и даже самые худшие из нас, разозлились и решили, что нужно положить игре конец, покончить с этой работой, а заодно и с нашей жизнью, если надо. Мы начали налегать дальше, чтобы требовать извне быстрого решения, но, к сожалению, все вышло не так, как мы это себе представляли.

Через некоторое время началось большое наступление на Востоке, и изо дня в день мы видели, как русские приближаются к нам, и у других создалось мнение, что, может быть, вся работа лишняя, лучше ждать, ещё немного подождать пока фронт не приблизится и вместе с этим упадёт моральный уровень и возрастёт дезорганизация у СС-овцев и это может дать нашей акции много шансов. Действительно, со своей точки зрения, они были правы, к тому же когда они абсолютно не ви­дели для себя угрозу в их ожидании.[...] ликвидировать [...] время [...] они не должны торопиться для этого, но мы [...]

Но, стоя за работой, мы видели истинное положение вещей, что время пройдет ни с чем. Особенно мы, наше командо, всегда пола­гали, что именно мы под большей угрозой, чем все другие в лагере, даже чем евреи в лагере. Потому что, полагали мы, немец любой це­ной захочет стереть все следы его до сих пор сделанных дел, а это он может не иначе как только через уничтожение всего нашего командо, не оставив ни одного. Поэтому мы в приближении фронта не видели для себя никакого шанса. Наоборот, мы видели в этом необходимость совершить нашу акцию несколько раньше, если мы ещё что-то хотим сделать при жизни.

Под давлением всего нашего командо мы хотели повлиять на лагерь, ³⁷ чтобы он понял, что сейчас лучшее время. Но, к сожалению, нас ³⁸ откладывали со дня на день. Со временем мы разобрались с тем немногим материалом, который у нас был, и сотворили из него соот­ветственно то, что мы хотели и что было надо. Мы предприняли все усилия, чтобы удержать равновесие в командо, мы всё делали с боль­шим самопожертвованием, но [...] и это длилось месяцами. Поэтому нам удалось, благодаря напряжению и преданности нескольких еврейских девушек, которые работали на фабрике амуниции ³⁹ [...] чтобы получить чуть-чуть материала, который должен был принести нам пользу в тот момент [...] хранили и [...]

<…>

[...] было надо создать. Мы начали настаивать на том, чтобы наши соратники определили срок, хотя бы просто потому, чтобы наша коман­да была к этому готова. Случилось это после того, как у нас приоста­новилась немного работа. Уже не было столько евреев для сжигания. После того, как уже […] погибли все евреи Польши, среди них [...] и не было предусмотрено больше евреев для сжигания [...], нашу команду уменьшают наполовину, даже забрали 200 (двести) молодых людей из нашей команды в Люблин и там их убили. Вскоре после этого люблинский лагерь ⁴⁰ был ликвидирован, и зондеркомандо из этого лагеря попала сюда в Биркенау. Это были 19 русских и один рейхсдайч, ⁴¹ их капо, всего 20 человек. В них наши командо видели для себя опасность, полагая, что приближается день, когда мы [...] погибнем и будут заняты места сжигания. Наши, зная об этом, считали за лучшее время, чтобы сказать: хватит! Для этого еще надо установить срок.

Наши [...] после того как 20 русских из Люблина с нами прижились, выяснилось, что они могут принести нам большую пользу в нашей акции, в первую очередь, своей жестокостью и силой. Особенно был один военнопленный, майор, совершенно интеллигентный человек. Вначале мы возлагали на него много надежд, но выяснилось, что, несмотря на свое военное образование, которое у него было, никогда нельзя было с ним проконсультироваться и слишком много доверить. Он просто был [...] мы начали находить других русских военнопленных полковников и до генерала, с которыми мы состояли в контакте. Но им не хватало [...] какой-то политической зрелости с [...] такую сложную работу, таким конспиративным способом, как тут в лагере [...] им не хватало. Понимание, оценка каждого плана, каждого действия [...] ничего не проходило у них гладко.

<…>

[...] что-то не было ясно само по себе, не ясно [...] ещё не готовы, после того как русские установили связь с теми, снаружи из лагеря, ⁴² снова что-то не было ясно, снова что-то испортилось, мы больше уже не могли дольше ждать и решились просто сами своими руками [...] просто запросто [...] какое геройство проявили [...] наши ребята, в общем маленькое число. [...] видя [...] которые заставляют нас ждать изо дня в день. [...] со всех тут уже было достаточно [...] худший из нас, который совершал зло и бесчеловечность, [...] тем днём от всего и вся отмылся начисто [...] так как мы решились, а у них есть время, мы попытаемся их принудить, мы поставим их перед свершившимся фактом, а потом пусть они делают, что хотят, лишь бы мы сделали своё.

Был утверждён день пятница. Нашу командо мы разделили. Одна группа, которая работает в крематории II-III, вторая, которая работает в крематории IV-V. Посреди крематориев находится сауна ⁴³ и вещевой лагерь. ⁴⁴ Вы на плане точно убедитесь или где-нибудь в другом месте. В любом случае всё это находится в одном углу лагеря, на западе от лагерных крематориев II-III находится в юго-западном углу и IV-V в северо-западном углу. А в середине сауна и вещевой лагерь, там также еврейская командо. Итак в 4 мы должны прикончить ⁴⁵ наших охранников в количестве до 10 человек, забрать их оружие убийства. Команда из 100 человек из нашей командо крематориев II-III, которая состояла приблизительно из 180 человек, из них отнимается немного неспособных к этому, слабых, больных, просто трусов, итак 100 чело­век становятся на улице и поджидают, когда наступит 5 часов, когда часовые будут меняться на вышках, на ближнюю цепочку постов, на ночь, в количестве 20 человек. Когда последние подходят близко, наши командо набрасываются на них. Определено на каждого из них по пять наших, среди них такие, которые умеют пользоваться пулемётом. ⁴⁶ При­кончив 20 человек, 100 человек делятся, половина идёт с пулемётом сбросить цепочку часовых, которая стоит целый день, другая половина идёт к лагерю.

В это время другие наши союзники должны у себя сделать по той же системе: освободиться от собственных охранников, а потом люди из сауны собираются вместе с командой крематория IV-V с другой сто­роны лагеря и нападают на часовых, которые идут вставать на ночное дежурство, а потом нападают на руководителей блоков [...] и лагерей, которые вместе: лагерь больных, ⁴⁷ женский лагерь ⁴⁸ и мужской лагерь. ⁴⁹ Из наших людей из крематориев II-III должны [...] выйти вперед на дорогу, где они должны встретиться с 8 постами с пулемётами и напасть на них вплотную у колючей проволоки нашего мужского лагеря.

Группа наших людей, которые находятся в лагере, стоят и ждут. В ту минуту, когда те приближаются снаружи, они перерубают изнутри проволоку и с громким ура бегут к ним на помощь и поджигают в то же время все бараки лагеря. Остатки нашей команды, которые остались после […] эти 100 и 25 человек, другая группа должна в это время перерубить колючую проволоку женского лагеря и других соседних лагерей и одновременно взорвать все крематории. Так было решено и так же подготовлено настолько, что все наши люди уже были для этого одеты и даже разделили работы и соответствующие инструменты для этого. Было решено в 9 часов. И в 2 часа ещё пришел […] последний посланник и сказал, что это не будет отложено.

Народ просто целовался от радости, что мы дожили до минуты, когда мы сами, сознательно и свободно идём положить конец всему. Тем не менее, никто не строил иллюзий, что мы так спасёмся. Наоборот, мы прекрасно отдавали себе отчёт в том, что это верная смерть, но всё же все были этим довольны. Но в последнюю минуту случилось что-то важное с транспортом, что нужно было там, в зоне, остановить и, соответственно, и также всю акцию.

По правде говоря, наши ребята просто слезами заливались, зная, что события нельзя откладывать, если нет, то уже не пойдёт, как хотели. Со временем снова пришли наши союзники из лагеря и попросили дальше поддерживать с ними контакт, заверяя нас, что очень скоро они решатся пойти вместе с нами. Мы дали им себя уговорить. Особенно внешнее политическое положение, которое улучшалось изо дня в день, вынуждало нас ждать, поджидать, рассчитывая тем самым уже не столько на шанс нашего спасения, которое мы никогда даже не пытались себе вообразить, сколько просто на ещё большую вероятность успеха акции.

А что до евреев, которых мы сжигаем за это время, нас лагерь уговорил, что они так или иначе будут сожжены: если не нами, то другими. Но мы каждый день негодовали и хотели уже ускорить событие. Это длилось так долго, пока за это время не были сожжены полмиллиона венгерских евреев, а у них в лагере всё ещё есть время, просто потому, что их это пока не касается, и всё ещё слишком рано. Чем позже, тем больше шансов.

Со временем план наш действительно расширился благодаря участию всего лагеря и особенно соседнего лагеря в Ойшвице. К нашему плану было добавлено то, что наработала команда из поляков, русских, евреев при разборке старых самолётов ⁵⁰ и к тому же разных складов амуниции, ⁵¹ что они должны напасть на их месте на склады и раздать оружие команде, и вся команда пойдёт в бой с СС-овцами в лагере. И немного должно перепасть баракам […] военных ⁵² для поджога. Но и они, к сожалению, в последнюю минуту поставили условие подождать ещё немного. Мы скрежетали зубами и молчали.

Так как мы раньше предусмотрели планы совершить […] акцию своими руками, в частности, также план совершить акцию поздно ночью и попробовать сразу побежать в поле, попытаться так спастись, что ещё было как-то похоже ⁵³ на реальность [...] Общая акция нас очень останавливала, просто потому, что не могли подключить к акции обе команды, то есть крематориев II-III и команду крематориев IV-V. И прежде, чем одна команда из нас сделает это и тем предаст остальных, другие командо, мы решили, лучше подождать и сделать общую акцию с теми же шансами для нас обеих, то есть команд обоих крематориев, так мы были преданы и связаны [...].

Настал день, когда наше положение начало становиться серьёзнее из-за того, что вся наша командо перешла жить в крематории IV-V, ⁵⁴ где нечего было делать, так что было предусмотрено, что скоро, в бли­жайшие дни придут и заберут группу людей из нас. И вот именно так и случилось. Забрали 2 сотни и убили их и сожгли. ⁵⁵

Вскоре после этого снова поднялся порыв покончить с игрой, по­тому что просто от большого волнения и досады и к тому же акция ещё не была закончена.

Так как мы понимали, что скоро он снова попытается ещё умень­шить команду, ведь будапештских евреев он уже сюда не привезет. К тому же уже открыто говорят, что он приступил к ликвидации лагеря тем, что он ежедневно увозит транспорты евреев по железной дороге недалеко отсюда, где у нас у всех есть проверенные доказательства того, что они уничтожаются, даже одежда их возвращается [...] И к тому же он ⁵⁶ привозит сюда, к нам в крематорий, ежедневно здоровых свежих молодых людей, уже совсем без селекции, как раньше делалось, а просто блок за блоком. Настолько систематически и планомерно, что видишь точно, что дело идёт к концу всей ликвидации.

И к тому же он ещё попытается уменьшить нас в командо, что ему уже наверняка не удастся, потому что он попадет на таких, которые обо всём знают и предназначены для этой работы. Просто уже давно готовы к событию, так что это ему точно не удастся, и мы это точно знали. После нашего сильного давления на лагерь, когда мы днём и ночью стучали им по голове и доказывали, что ожиданием они дождутся всего лишь своего череда, ⁵⁷ своей очереди попасть в Бункер, ⁵⁸ и больше ничего, они снова, в конце концов, согласились и определили срок общей акции, − сообща, вместе.

Мы снова всё подготовили, но уже осторожнее, чем прежде, ⁵⁹ потому что после первого раза мы страдали послеродовыми болями от доноса нашего польского капо по имени Митек, ⁶⁰ который донёс на нашего еврейского капо, ⁶¹ и его по этому самому обвинению действительно забрали и застрелили. В этот раз мы уже хотели быть осторожнее.

Уже определив срок, мы узнали от наших союзников-евреев, которые представляли общую массу лагеря, которые состояли в постоянном контакте с русскими и поляками лагеря, что определение русскими срока было самостоятельное, недостаточно просчитанное, не подготовленное соответственным образом, а просто по их старой уже нам знакомой системе: не задумываться слишком, просто-напросто сделать -и готово, просчитано-непросчитано, есть шансы, нет шансов, сделать -и готово. Удастся ли что-то, или нет, это уже для них слишком надо задумываться, это [...] просчитают, что нужно подготовить [...], что все, кого представляем мы [...] Из-за этого должны быть специалистами в этом деле, должны иметь право знать [...] можно ли будет что-то сделать, что-то выполнить.

Должны же [...] раньше знать об этом то есть [...] уже [...] они уже сами узнают. Они услышат ура, крик, стрельбу и поймут, что про­исходит. Но что это называется авантюра, на которую мы не хотели решаться, потому что было мало шансов на успех от простой драки. У нас были лучше шансы, если действовать самостоятельно, мы бы больше выиграли. И по правде говоря, наши люди сами нас много раз упрекали в оттягивании [...] совершить самим [...] уже достаточно, и сами мы, те, которые стояли во главе акции, сами мы должны были стать теми, которые остановили, оттянули на день позже и чтобы вы­играть больше шансов, больше организованности.

После того срока мы возложили всю ответственность на тех немно­гих, кто понимает лучше, как организовать всё дело. На нескольких евреев и нескольких поляков. Итак, теперь они начали организовы­ваться и готовить все внешние команды ⁶² к событию, чтобы это было как следует, обеспечили каждую команду подходящим доверенным человеком, который обо всём должен быть информирован и знать заранее определённый срок, на месте подготовить необходимые усло­вия с инструментами для этого дела. Разумеется, это оказалось очень правильным, как верный шанс, чтобы соответственно удалось. Но это должно было-таки длиться какое-то время.

Но со временем случилось то, чего мы так сильно боялись. Снова объявили отбытие транспорта из команды крематориев IV-V из 300 (трёхсот) человек. Это внесло совершенное смятение в командо. Были такие из этих 300 человек, которые заранее говорили, что окажут со­противление. А раз поднимать сопротивление, то понятно, что нельзя предвидеть, чем закончится. И к тому же другие, те, которые должны были остаться, сказали, что они готовы кончить вместе с теми, и может только несколькими часами раньше, не ждать пока придут их забрать, а закончить на один вечер раньше. У них на то наверняка было полное право, фактически так и нужно было делать.

[...] опирались на уверения всего лагеря, что вопрос стопроцентно актуален в ближайшее время. Это вопрос считанных дней, с большой вероятностью участия всего лагеря в числе десятков тысяч людей. И требуя от нас безусловную терпимость к тому, что забрали 300 человек за цену успеха акции.

Мы, чувствуя, что у нас уже есть силы [...] целостности общей акции и не считаясь с нашей жизнью, уже будучи заинтересоваными в наибольшем успехе [...] позволили [...] остаться [...] в стороне, мы [...] и мы им ничего не говорим. Наоборот, пусть они окажут надлежащее сопротивление, пусть сделают, что могут. Но мы остаёмся в стороне. Этим мы не упустим свой шанс, который должен был придти с божьей помощью несколькими считанными днями позже.

<…>

<"Зондеркоммандо" в Биркенау: восстание 7 октября>

Событие, которое случилось пару дней назад у нас в крематории IV, привело, к сожалению, к большому [...] несчастью и многое разрушило из всего нашего плана. Но ни у кого нет никакого права как-то принижать моральную высоту и отвагу, мужество и героизм, который показали наши друзья и в этом неудавшемся случае, который ещё до сих пор не имел равного себе в истории Ойшвица-Биркенау и вообще в истории преследований, гонений, бед и горя, которое немец наделал во всём захваченном им мире.

Было у нас 19 русских, которые работали вместе с нами. Они были обо всём и всех информированы и в доверии. Они со своей жестокостью показались немного […] главному по команде ⁶³ слишком наглыми. Они вообще ни у кого не спрашивали, делали, что они хотели, что этим нашим властителям абсолютно не нравилось. Много раз они говорили о русских, что они отпустят их из командо, но все знают, что означает освободить от зондера, это просто на небо. И на это они самостоятельно чуть-чуть не могли решиться. Не было у них какого-то достаточного предлога

[...] несколькими днями раньше один из них напился и устроил сильный скандал. Наш шеф, унтершарфюрер, сам профессиональный убийца, видя это, начал его сильно бить. Тот от него убежал, а шеф выстрелил ему вслед и ранил. Потом, желая его, раненого, увезти, а он вылез из машины и набросился на этого самого шефа, вырвал у него из руки кнут и дал ему по голове. Последний быстро схватил пистолет и застрелил его насмерть на месте. Он использовал происшествие и сообщил коменданту, что он просто боится русских и требует, чтобы их оттуда забрали, что тот, разумеется, для него сделал. И так как уже говорилось, что из крематориев IV-V забирают транспорт из 300 человек, шеф им сообщил, что они уйдут вместе с транспортом, а что это значит, они хорошо поняли, потому что сами они, эти вот 19 русских сожгли первый транспорт из 200 человек, который от нас поехал в Люблин к ним в руки.

Возник жуткий хаос среди нас самих. Сами они хотели начать игру вечером. Хитростью мы их удержали. Мы поговорили с шефом о том, чтобы их оставить, объясняя ему, что это была простая случайность с пьяным, который ни за что не отвечает и другой за него тем более не отвечает. Он дал нам себя немного убедить, потому что к нам у него было полнейшее доверие, о чем мы достаточно позаботились, чтобы так было. И это бы точно прошло хорошо, но днём позже -было это утром в шаббат 7/10 44 мы узнали, что через полдня должен уйти транс­порт с этими 300 людьми из крематориев IV-V. ⁶⁴ Мы в последний раз укрепили нашу позицию и точно и ясно заявили нашим связным, как они должны себя держать в различных случаях. Но как только настал час обеда, в 1.15 и пришли забрать 3 сотни человек.

Они выказали потрясающий героизм, не желая сойти с места. Они подняли большой крик, напали на часовых с молотками и кирками, некоторых из них ранили, а остальные напустились с чем они только могли, просто забросали их камнями. Последствия, которые были, легко себе представить. Это длилось, в общем, считанные минуты, и приехал целый эскадрон с вооружёнными СС c пулемётами и ручными гранатами, в таком количестве, что на каждого арестанта приходилось не меньше 2-х пулемётов. Такую армию к ним мобилизовали! Наши, видя, что они пропали, хотели в последний момент поджечь кремато­рий IV и сами под крик все пали в бою, расстрелянные на месте. И весь крематорий исчез в дыму. Наша командо крематория II-III, видя издалека огненное пламя и ужасно сильную стрельбу, была уверена, что из той команды живых не осталось никого.

Нам стало ясно, что эти наши союзники с ними и понятно, что они воспользовались орудиями уничтожения, которые у них были, и в этом случае это был бы самый большой донос на нас, так как у нас находится тоже что-то подобное. Всё же мы решили, что нам нельзя раньше времени реагировать, потому что всё равно это не более чем авантюра и к тому же у нас всегда есть время, даже в последние минуты, потому что, будучи неподготовленными, без помощи всех вместе, не с лагерем, и при этом было посреди бела дня, без какого бы то ни было шанса на то, чтобы поверить, чтобы кому-то удалось спастись, даже одному. Поэтому мы должны выжидать. Может быть, вообще решится до сумерек, и тогда, если это будет срочно, мы сделаем это вечером. Русских, которые были с нами, не так легко было удержать, потому что они думали, что их сразу заберут с транспортом, и когда там все умирают в бою, они полагали, что для них лучшее время. К тому же помогло то, что они заметили издалека, как приближается к нам толпа вооружённых СС-овцев. Пришли они из мер предосторожности, но они в этом видели, что приходят непосредственно за ними. В последнюю минуту было невозможно их одолеть и они набросились на оберкапо, рейхсдайч, и его моментально живого толкнули в горящую печь, что он точно честно заслужил. И, быть может, ещё слишком лёгкой была для него смерть. И с той же целью принялись за дальнейшую работу.

Другие товарищи из крематория II, видя, что их поставили перед свершившимся фактом, который уже невозможно взять назад, быстро в этой ситуации сориентировались и попробовали заманить шефов, которые тогда находились на улице. Но они уже почувствовали угрозу и ни в коем случае не хотели дать себя завлечь. ⁶⁵ Не будучи в состоянии больше ждать, потому что каждая минута играла роль из-за приближения прибывающих вооружённых часовых, в мгновение ока, быстро распределили среди себя всё что только у них было в последнюю минуту, и они перерубили колючую проволоку.

И все разбежались вокруг цепочки постов. Они же проявили столько ответственности и самопожертвования в последние минуты, когда имела значение каждая секунда для вероятности спасения, а их жизнь была в опасности от часовых, которые за ними гнались. Но они всё же на некоторое время остановились и выполнили их задачу, перерубили ещё проволоку соседнего женского лагеря, чтобы дать женщинам возможность разбежаться. К сожалению, им очень мало удалось, если не считать того, что они отбежали на несколько километров от лагеря. Их всё же окружили другие посты, которых по телефону вызвали из соседних лагерей, ⁶⁶ и от них они все, к сожалению, погибли на бегу. Многие их них к тому же использовали их материал, ⁶⁷ который у них был при себе, и благодаря этому получили возможность ⁶⁸ так далеко убежать. Но всё же сила власти была достаточно велика. Как и было предусмотрено, с помощью [...] он, к сожалению, окружил всех наших героических братьев и издалека убил всех пулемётами. В особенности кто же может оценить отвагу и преданность этих нескольких из этих наших товарищей, которые остались в числе 3 человек, чтобы вместе с собой взорвать крематорий на воздух и вместе с ним они должны будут погибнуть, сознательно пожертвовали своим шансом на спасение [...] что в конце концов прокрадывается надежда [...] может быть, всё же и тут от него отказались для [...] пожертвовали, разве на самом деле не возложили свою собственную жизнь на жертвенник? Сознательно всем сердцем, с большой самоотверженностью, ⁶⁹ потому что никто в тот момент к этому не принуждал. Они могли попытаться просто бежать со всеми и всё же отказались ради дела. Так что, конечно, кто способен оценить величие этих наших товарищей, героизм их поступка. Да! Да! Наше лучшее там погибло, именно лучшее, самое дорогое, лучшие элементы [...] самые достойные, как жизни, так и смерти.

[...] они были товарищами в бою [...] в жизни и в смерти [...]

Мы, стоявшие вдалеке во время всего события, не зная, что там произошло, потому что договорено было по-другому, и то, что там произошло в последнюю минуту [...], не успели дать нам знать, и мы, увы, остались одни без наших близких, без наших самых дорогих, уже не с кем жить и, что ещё хуже, не с кем умирать. Из всех наших до­веренных не осталось ни никого из [...]. Остался в живых упомянутый Йекл Гандельсман, один из столпов главного руководства всей акции. Благодаря тому, что он был вместе с теми 3 людьми, которые остались чтобы взорвать ⁷⁰ крематорий и вместе с теми [...] поздно [...] который они ещё не успели взорвать [...] здание и они [...] Но, к сожалению, снова он находится вместе с несколькими русскими, которые находились [...] в крематории III и были пойманы: они сидят, арестованные, в Бункере ⁷¹ в руках политотдела, и легко себе представить, что там с ними делают. Тут остался только [...] один даян, ⁷² образованный человек [...], быть с ним, но далёк от понимания всего дела просто из-за его позиций, которые всегда держатся в рамках еврейского закона, и ещё один, упо­мянутый Малинка Элуш, который должен был быть вождём акции в командо крематория, который он [...], но многие вещи, которые требуют размышления. Он слишком молод с маленьким жизненным опытом. Это событие, военное событие [...], связанное с военными вопросами.

Но не мы виновны [...] недостаточно удалась, виновен [...] и его мощная сила, которую он [...] в первый раз дожили, чтобы люди - принимая во внимание то, что требует от них [...] не пугаясь того [...] несмотря на то, что у них ещё были шансы жить дольше и жить как раз ⁷³ в хороших условиях, потому что еды и питья, курева у нас в избытке [...] и всё же решиться и героически положить конец собственной жизни! Это достойно восхищения, записать в нашей истории, но с тех пор, как [...] преданные золотые товарищи, вас больше нет с нами, как вы уже выполнили ⁷⁴ ваше задание и сделали своё, будьте уверены, что и мы, которые сейчас ещё живут, которые ещё бродят по большой печальной могиле.

<…>

И такое останется навечно у нас и все те, которые сумеют оценить наше положение. Остается [...] помянуть их добром.

ה. ב .צ .נ .ת. ⁷⁵

[...] встретились с нашими союзниками [...] в общем деле. Мы все думали, что это продлится несколько дней из-за того [...] Ойшвиц по нашим причинам [...] узнают, живёте ли вы [...] будете сами себя обманывать до тех пор, пока сами себя заманите. Это мы поймем позже. Поэтому мы с нашей акцией точно не опоздаем. Так что помните, мы вас предупреждаем, только один шанс у [...] помните, не теряйте последний шанс который тут [...] временем они хорошо поняли и они сделают как вы [...], но не преждевременно, это нам подскажет время. [...] И в их словах мы уже как-то начали немного сомневаться, они уже потеряли у нас часть доверия из-за их непоследовательности и другого.

<После восстания>

Теперь, ещё через пару дней после события [...] мы уже знаем точно, где мы в этом мире, где мы находимся [...] приходим к решению -отважные [...] быть готовыми к [...] нужно было перейти от слов к практике, к поступкам, выяснилось, что все они ⁷⁶ ещё далеко не готовы. Ещё хуже, что они ещё не готовы мысленно. Они ещё не в состоянии предпринять такое. Попросту говоря, им ещё хочется жить. Умереть, говорит он, у меня ещё есть время. Поэтому [...], в отличие от наших парней, [...] всё время нас упрекали, что мы слабые, трусы.

Те, которые боятся смерти, те, которые хотят прожить ещё день, для которых час жизни играет роль [...] но реальность, события [...] показали [...] событие за [...] как раз мы трусы были теми [...] всё вре­мя с ожиданием [...] чего-то дождаться мы [...] шанс на что-то [...], но чем шире это было [...] когда мы увидели, что нам нечего ждать, то все эти обещания и уверения, которые мы получали всё это время, все были пустыми фразами, построенными на лжи и лицемерии. Тогда мы решили и сказали: достаточно. Не пугаться исхода боя [...], несмотря на то, что у них ещё были шансы чуть-чуть пожить, может быть, ещё дольше, чем у всех тех из лагеря, все же у них была сила сознательно пойти на смерть. Почему [...] у всех остальных из лагеря не было силы [...] обращение с нами [...] обычно в контакте с поляками [...] это просто [...] преданность делу [...] они использовали нас во всех областях [...] мы доставляли всё, что они требовали, то есть золото, деньги и другие ценные вещи на большие миллионы.

И ещё важнее то, что мы им поставляли тайные документы, материал обо всём, что с нами произошло [...]. Всё мы им передали о каждой ме­лочи, которая произошла, такое, что может когда-нибудь заинтересовать мир. И наверняка всем интересно ⁷⁷ знать, что с нами произошло, потому что без нас никто не узнает, что и когда произошло. И если кто-то что-то знает, то это всё благодаря нашим усилиям, нашему самопожертвова­нию, тем, что мы рисковали жизнью и, может быть, ещё [...] сделали просто потому, что чувствовали, что это наш долг. Мы делаем то [...], что мы должны делать. Мы не требовали ничего [...] работа [...] но не это оказалось, что нас обманули эти вот поляки, наши союзнички, и всё, что они у нас забрали, они использовали для своих собственных целей. Даже материал, который мы выдавали, был приписан на их собственный адрес, и совершенно умалчивалось наше имя, как будто бы мы не имели с этим ничего общего. Да! Они себе на наши деньги, нашей болью и трудом, нашей кровью создали популярность и славу.

<…>

ещё пара дней прошли и мы знаем [...] им не хватает ещё одной мелочи, которую нам надо [...] мы сделали свое [...] оказалось, что их интерес с проволочкой был только в том, чтобы они смогли [...] как можно больше отсюда вытянуть, полагая, что сделав нашу акцию самостоятельной [...] позже материал будет [...] дальше подмазывать ⁷⁸ [...] дальше добиваться своего, их собственные личные интересы ценой нас, ценой нашего [...] ценой нашей жизни, через что мы прошли [...] были обмануты, и у нас забрали всё [...] и мы были поставлены перед необходимостью сказать, что так не годится [...] сказать [...] дальше так не пойдет. Хочешь себе что-то заработать, хочешь что-то достать, так иди сам рискуй, доставая [...] сам, не за счет другого [...] даже вы интеллигенты, вы [...] с вашим разговором, с вашими гладкими речами. Ах, [...] теперь выразить нашу [...] досаду и боль, которую мы испытываем [...] союзники.

Дай бог, чтобы один из наших ещё раз мог бы встретиться при жизни со всеми этими союзничками.

<…>

но мы [...] достаточно позволили использовать себя [...] популярность [...] выбираться из тёмного ада и поэтому отплатить полным антисемитизмом, который мы чувствовали на каждом шагу. Вот, например, с ними уже ушли многие десятки людей ⁷⁹ и только ни один не хотел взять с собой еврея! [...] время [...] со многими людьми [...] глупыми надуманными отговорками [...] а мы, евреи, идём и погибаем, от нас от [...] ни один из нас [...] использовали это для себя. Мы будем дальше делать своё. Мы всё попробуем и все сохраним для мира, но просто сокрытым в земле, в [...], только тот, который захочет найти, который [...] ещё вы ещё найдете [...] от двора под нашим крематорием не к дороге [...], а с другой стороны, многое вы там найдете [...], потому что мы должны так до сих пор, до [...] события [...] по порядку хронологически исторически всё высказать перед миром. С этого момента мы будем хранить всё в земле.

Посвящается моим самым близким, в честь их памяти:

Йосл Варшавский, родился в Варшаве, приехал в Париж

Залман Градовский, Сувалки

Лейб Гершко Панич, ⁸⁰ Ломжа

Айзик Кальняк, ⁸¹ Ломжа

Дережинский Йозеф, Лунна возле Гродно

Лейб Лангфус из Макова-Мазовецка, родился в Варшаве, сейчас ещё в крематории

Йекл Гандельсман, Радом -Париж, сейчас в Бункере

Пишущий эти строки Залман Левенталь, Цеханув, сейчас в командо.

История Ойшвица, Биркенау как рабочего лагеря вообще, и как ме­ста уничтожения миллионов людей, в частности, я думаю, будет очень мало передана миру. Немного через штатских ⁸² людей, и я думаю, что мир уже знает сейчас об этих ужасах. Остальные, может быть, кто ещё из поляков останется в живых благодаря какой бы то ни было случай­ности, или из лагерной элиты, которые занимают лучшие плацувки и ответственные [...] может быть, благодаря им, в любом случае ответ­ственность уже не так велика. По сравнению с процессом уничтожения в Биркенау поляков, как и евреев [...] те, которые уже находились в лагере [...] видели, как все они погибли планомерно, сотни тысяч по приказу [...] исполнение [...] собственными братьями, арестантами [...] были предупреждены на работе капо и бригадирами теперь [...] которые [...] живут [...]

<…>

Залман Левенталь

10/10/44.

10 октября ⁸³

<Комментарий к "Лодзинской рукописи">

[...] написана [...] узким кругом зондеркомандо крематория III. 19-15/8-44 ⁸⁴ Залманом Левенталем, Польша-Цеханув. Кто бы этому поверил теперь уже в 8-ом месяце -1944. Ещё надо дальше вести проклятую игру неслыханной системы уничтожения, которую тут уже ведут, к сожалению, 2-3 года с такой ужасной жестокостью против евреев [...] Лодзинское "гетто" было известно, ещё когда мы были дома, как самое страшное из всех гетто с его строгой изолированностью и [...], конечно же, огромной бедностью, которая там царила. Но это многие могли бы [...]

[...] также не меньше психологи, желая изучить и понять душевное состояние людей, которые приложили свою руку к такой жестокой мрачной грязной работе. Это будет интересно! Но кто знает, дойдут ли эти вот исследователи до правды, будет ли кто в состоянии основательно [...]

[...] из человеческого пепла -в других местах [...] Ищите хорошо, вы много найдете.

Но тут я добавлю небольшое замечание к истории жизни в Лодзинском гетто. Я всё прочел с нечеловеческим [...]

[...] область Радома ⁸⁵ [...] что там с ней стало. Гои и евреи [...] так он весь мир взял со всеми евреями Европы, теперь эта акция проводится в известной Лодзи ⁸⁶ [...]

взяли [...] группу людишек, всего 200 человек (двух сот), ещё меньше. Выделенная из них всех группа всего 20 человек (двадцать), по поводу этой маленькой горстки людей будут мучиться не только историки [...]

[...] одного [...] выселения [...] загадка никто не знает, что, может быть, всех убьют? [...] нет, иди уже, иди! Только не это, почему? Потому что мне неудобно этому верить. Ещё пару месяцев [...]

[...] ещё [...] искать. Ещё много содержит материала, который вам, большой мир, принесет много пользы на этом самом месте и также на месте соседней фабрики, которая стоит напротив через улицу. Ищите там в ямах.

[...]

Все видят, как расстреливают […] других и вот уже наступает его очередь кажется, он сейчас получит пулю и умрёт. И никто не противится, почему? Лодзинское гетто не может жить [...] всё решит. Такова жизнь.

[...] расстрелы? Почему наши братья дают вести себя на убой так спокойно, без какого бы то ни было малейшего сопротивления? Ис­ключение составляет случай, который стоит упомянуть во славу [...] благословенна их память в Варшаве! Уже второй раз, когда не позво­лили [...] выселять, вернее сказать, убивать. [...]. Лучше пасть в бою от пуль и гранат и ещё и ещё раз Варшава, которая со времен всей акции уничтожения миллионов евреев Варшава один раз выказала героизм, ⁸⁷ не давая себя [...] вырезать [...]

[...] из маленького местечка [...] дальнейшее я оставляю для писа­телей истории и исследователей. Мы, с нашей стороны, сохраняем каждое интересное и нужное слово [...]

[...] мы теперь в немецких руках [...]

[...] безоружный, слабый духом еврей [...] за что? Те же чёрные лапы, которая убивает ⁸⁸ этих еврейских [...] женщин и детей, та же самая лапа ведёт их самих к гибели [...]

Сейчас! Вот уже 3 недели красный ⁸⁹ стоит у дверей Варшавы -уже несколько дней, как он стоит у ворот Парижа, а он ⁹⁰ всё ещё держит черную мрачную власть в силе, ⁹¹ и дальше продолжает её ⁹² дьяволь­скую игру: расстреливает, вешает, душит газом, сжигает, бьёт всё, что можно уничтожить, − кто бы поверил тому, что ещё сейчас у него будет достаточно много времени, чтобы уничтожить остаток евреев, которые ещё где-то остались. Маленькие горстки, благодаря их тяжелой нуж­ной работе, которые находились до этого момента в разных маленьких лагерях вокруг […] большой горящей известковой ⁹³ печи, которая тут называется Ойшвиц-Биркенау [...]

[...] теперь конец лета 44, по еврейскому календарю уже месяц элул, ⁹⁴ факт, что он существовало, ⁹⁵ о внутренних условиях тамошней жизни, у вас будет тут, в собранном материале -ясная картина всего, начиная с экономического, духовного, и таким образом физического состояния здоровья. Как вы тут видите, определённый человек постарался с интересом к истории и собрал картинки, факты, доклады и просто известия, что наверняка заинтересует и принесёт пользу будущему историку. Но мы, маленькие группы людишек, по поводу которых историкам придется работать не меньше, чем над тем ужасным, что история может

[...] каждый факт человеческого достоинства -вопроса: почему? и начали шумиху и набросились на СС-вцев. И еврейской молодой женщине ⁹⁶ удалось вырвать револьвер у обершарфюрера и расстрелять им нескольких человек. [...] самые ужасные люди лагерной эпохи! [...] да будет благословенна их память. Кроме этого всё происходит с сильной [...] приезжают люди, но, зная куда их везут, они приезжают в крематорий. [...]

Снова та же игра и снова не знают, куда. Так всему в мире поверят, но в это никто не поверит при [...] мы слышим это со всего мира. Ты не хочешь верить в правду, и вы потом уже не поверите в подлинный факт, вы потом, вероятно, будете искать различные отговорки [...] правду поймут несчастье такого горя [...]

[...] было бы совсем наивно, будет [...], когда это кому-то удастся найти больше тетрадей, то, что было написано в стенах черного здания. ⁹⁷ В то же время, когда тот ⁹⁸ искал ответ о причине его страданий у своего президента, ⁹⁹ тогда мы могли уже дать ему лучший ответ по поводу событий. В то же время ещё интересна психология человека, который ни в каком случае не позволяет себе плохой мысли о том, что он ясно видит перед собой. Он говорит, рассказывает о том, что произошло с тем евреем. Так рассказывают нам те же [...] теперь имеют на службе [...] и что думают люди. Я хочу сказать, что они точно не дойдут до правды, потому что никто не способен это себе представить. Точно так же, как и сами события ни один человек не сможет себе представить. Потому что это невероятно -так точно знать наши переживания быть способным [...] всё это [...] передать, будет ли ещё один из [...]

из нашего узкого круга. Если кто из нас случайно выживет, во что мы ни на 1 процент не верим. Так и я, найдя пачку записанного материала, считаю своим долгом сохранить его [...], чтобы его работа не была потеряна и чтобы мир [...] будущие [...]

Сейчас я не могу позволить себе описать то, что я хотел бы по раз­личным причинам, -в основном потому, что нас, к сожалению, уже держат под наблюдением. ¹⁰⁰ Но я не могу это ¹⁰¹ хранить без того, чтобы я не добавил вот эти пару слов о той большой ошибке, которую мы все совершили, уговаривая себя тем, что он ¹⁰² должен иметь людей для работы. Они ему на самом деле нужны. Но факт уничтожения евреев стоит у него [...] на первом месте, превыше всего [...]

[...] это даст последующим исследователям, историкам и ещё больше психологам ясную картину и прольёт свет на историю событий и стра­даний, потому что [...] настоящее зеркало польской жизни в гетто это обязательно Лодзь -а не Варшава. Второе [...] -потому что с первого выселения до второго варшавское еврейство жило в необычных услови­ях гетто, которые так много позволяли. [...] поднялись на борьбу за [...]

[...] когда знакомишься с живыми людьми из гетто [...], тогда полу­чаешь ясный ответ на всё, рассказ о правде, потому что это всё ещё не вся правда. Вся правда ещё намного более трагична и ужасающа. В тетради [...] вырыл, стоит искать [...] случайно это было закопано в нескольких местах.

- Ищите ещё! Вы [...] ещё найдете.