ИНТЕРВЬЮ С МАРКОМ ФОН ХАГЕНОМ И РИЧАРДОМ УОРТМАНОМ О ПРОБЛЕМЕ НОВОГО КУРСА ПО ИСТОРИИ РОССИИ

Ab Imperio, 1-2/2001 373 ИНТЕРВЬЮ С МАРКОМ ФОН ХАГЕНОМ И РИЧАРДОМ УОРТМАНОМ О ПРОБЛЕМЕ НОВОГО КУРСА ПО ИСТОРИИ РОССИИ* Как уже известно читателям нашего журнала из объявления во вто- ром номере и публикации в последнем номере за 2000 год, Ab Imperio, в качестве академического издания, стал участником мегапроекта по развитию образования в России, который проходит при поддержке Ин- ститута “Открытое Общество” (Москва) и Центрально-Европейского Университета (Budapest). В рамках мегапроекта журнал взял на себя за- дачу подготовки условий для введения в программы высшего гумани- тарного образования курса по истории империи, национализма и наци- ональностей в России и Советском Союзе. Под условиями прежде всего понимается налаживание дискуссии по наиболее актуальным вопросам методологии преподавания подобного курса, перевод и публикация классических теоретических и историографических работ по проблема- тике имперской и национальной истории, публикация новаторских ис- следований, поощрение международного сотрудничества между акаде- мическими сообществами в деле переосмысления научной парадигмы истории России. Первым шагом по пути создания форума историков, заинтересованных в истории империи, национализма и национально- стей, стал семинар на базе Казанского Государственного Университета, посвященный обсуждению новых подходов к истории России как им- * Вопросы, перевод и публикация А. Семенова. Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 374 перии и многонационального сообщества. Участникам семинара было предложено не открывать Америку (осмысление истории России с точ- ки зрения имперского и национального опыта идет полным ходом как среди российских ученых, так и их зарубежных коллег), а скорее попы- таться разобраться в многообразии существующих подходов и эмпири- ческих исследований и наметить контуры методологического и кон- кретно-исторического (т.е. на материале российской истории, хотя и в адекватной сравнительной перспективе) синтеза. В продолжение данного проекта Ab Imperio публикует интервью с профессорами русской истории Колумбийского университета США. Ричардом Уортманом и Марком фон Хагеном. Это интервью также по- священо проблеме создания нового курса по истории России, но его от- правная точка несколько иная. Редакция Ab Imperio обратилась к проф. Уортману и проф. фон Хагену с просьбой рассказать об опыте разра- ботки нового курса по истории империи и нации в России (“Empire and Nation in Russian and Soviet History”) в контексте западной историогра- фии и в связи с собственной научной карьерой. В 1999-2000 учебном году этот совместный курс был включен в учебную программу Колум- бийского университета, в нем приняли участие аспиранты и студенты Колумбийского университета, в том числе и те, которые занимаются по учебной программе Института Гарримана, специализирующегося на истории стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза, а так- же аспиранты других близлежащих университетов и приглашенные участники. Уместным будет кратко остановиться на различиях в про- грамме обучения между американскими и российскими университета- ми. Курс проф. Уортмана и фон Хагена можно охарактеризовать, ис- пользуя российскую университетскую терминологию, как специальный курс по истории зарубежных стран (с той оговоркой, что в программе американских университетов вообще меньше базовых лекционных кур- сов, чем в российских университетах). Курс был разбит на серию семи- нарских занятий, каждому из которых было предпослано лекционное вступление и на которых участники работали в режиме дискуссии на основе заранее подготовленных докладов. Необходимо отметить элемент сходства в положении российских и американских историков в области исследования и преподавания про- блематики империи и национализма, на который указали оба участника интервью. И российские, и американские историки-слависты оказались мало подготовленными предшествующим развитием историографии и господствующей в социальных науках парадигмой модернизации к столкновению с проблемой империи, национализма и многонациональ- Ab Imperio, 1-2/2001 375 ности России. В исторический научный оборот данная проблематика была введена усилиями теоретиков, а особая ее актуальность основыва- лась на фактах недавнего прошлого, а именно распада империи, роста национального самосознания и межэтнических конфликтов, преодоле- ния рамок традиционного национального государства на путях к регио- нальной и глобальной интеграции. Однако, бросаются в глаза различия подходов американских и российских историков к преодолению выше- упомянутого историографического пробела в период после окончания холодной войны. Следует подчеркнуть большую роль теоретического осмысления проблемы империи и национализма в развитии американ- ской историографии, а также учета предыдущих исторических исследо- ваний в этой области, хотя и при критическом к ним отношении. Спе- цифическое влияние на развитие американской русистики оказывают исследовательские традиции этнических диаспор из Восточной Европы. Влияние это неоднозначно, но несомненным позитивным аспектом яв- ляется создание условий для интеграции исследовательских достиже- ний академических сообществ стран бывшего Советского Союза. В си- лу причин идеологического (недавний распад Советского Союза и ре- акция на имперское наследие новых национальных элит) и инфраструк- турного характера региональная Восточно-европейская исследователь- ская кооперация находится в зародышевом состоянии. Такое положение значительно осложняет работу российских исследователей над пробле- мами истории империи, национальностей и национализма, которые подразумевают исследование исторических единиц, часто не совпада- ющих с национальными или государственными границами (регион, им- перия, национальность), и истории взаимовлияния (как в случае с про- исхождением ассимиляторского и сепаратистского национализма). Остается только заметить, что положительный опыт использования ре- гиональной кооперации американскими и западными историками дол- жен быть учтен при создании исследовательских проектов по истории империи, национальностей и национализма. Редакция Ab Imperio благодарит Ричарда Уортмана и Марка фон Хагена за любезное согласие поделиться с российскими коллегами но- ваторским опытом преподавательской и исследовательской работы. Александр СЕМЕНОВ Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 376 1. Политические изменения со времени Перестройки существенно повысили интерес к исследованию истории империи, национальностей и национализма. Данное положение дает нам возможность сравнить историографию и модели преподавания истории России в вышеуказан- ных аспектах в США и России с учетом опыта, накопленного в период холодной войны. Каковы были специфические факторы, которые обу- словливали интерес к проблемам имперского и национального, или от- сутствие такового среди американских историков? Р. Уортман: Методика преподавания русской истории периода хо- лодной войны большее внимание уделяла истории русского государства и его историческим корням. В рамках данного подхода империя пред- ставлялась как подчиненная часть русского государства. Основное до- пущение данного подхода заключалось во взгляде на империю как на историческую данность, целостное восприятие которой было отправной точкой исторического мышления. При этом подразумевалось, что госу- дарство, независимо от конкретной исторической формы (монархиче- ское или советское), было способно проводить политику подчинения, ассимиляции или терроризирования нерусских национальностей с це- лью признания последними верховенства центра. Американская историография истории России после Второй миро- вой войны наследовала основные принципы рассмотрения российской истории от русских историков-эмигрантов, которые принесли на Запад основные достижения дореволюционной историографии России, неза- висимо от собственных политических воззрений (либеральных, социа- листических или консервативных). Однако столь единодушное воспри- ятие центристского и государственнического подхода к истории России американскими историками было также обусловлено господствующей парадигмой американской исторической науки. Национальное государ- ство (nation-state) воспринималось как нераздельная и неизменная часть исторического процесса вплоть до последнего десятилетия ХХ века. Короме того, изучение русской истории, культуры, исторических ис- точников было для американских историков достаточно сложной зада- чей, чтобы еще усложнять ее историей национальностей или нацио- нальных составляющих империи. Конечно, были специальные работы, посвященные проблеме истории национальностей в имперском целом, я имею в виду монографии Р. Пайпса, А. Беннигзена и других.1 1 A. Bennigsen. Islam in the Soviet Union. New York, 1967; Idem. Muslim National Communism in the Soviet Union: A Revolutionary Strategy for the Colonial World. Chi- Ab Imperio, 1-2/2001 377 Однако это исследовательское направление рассматривалось как второстепенное по значимости. В начале американского историографи- ческого пути приоритетным признавалось исследование революцион- ных идей и истории революций в России, затем историки обратили свое внимание на историю государственного управления и государственных институтов, далее пришло время социальной истории. Данные измене- ния исследовательской парадигмы в отношении российской истории отражали изменения в области методологии исторической науки в це- лом, происходившие на Западе. Курсы, которые я читал в американских университетах, также меняли свою тематику в соответствии с общим изменением исторического интереса, равно как менялись мои исследо- вательские интересы.2 Относительно специфических факторов периода холодной войны можно сказать, что в связи с ними исследования истории национально- стей и империи, конечно, сдерживались ограничениями в допуске аме- риканских исследователей к работе с соответствующими архивными материалами в Советском Союзе. Было возможно использовать архив- ные материалы для разработки социальной или институциональной ис- тории, но интерес исследователей к национальной проблематике рас- сматривался должностными лицами архивов как весьма подозритель- ный. Конечно, как я уже сказал, таких исследователей было не так мно- го, так как данная тематика не была приоритетной для исторической науки того времени. М. фон Хаген: Программа исторического образования американ- ских университетов периода холодной войны не уделяла особого вни- мания проблемам нации и империи или связанным с данной проблема- тикой вопросам региональной и конфессиональной идентичности. Су- ществовало несколько причин для такого рода пробелов: ограничения советского времени на работу зарубежных исследователей вне столиц или в нерусских республиках, равно как и в тех архивных фондах, кото- рые могли бы осветить местные, региональные и национальные аспек- ты истории; недостаточный доступ к изучению нерусских языков Со- ветского Союза/Российской империи и высокие затраты на изучение второго или третьего языка изучаемой империи. Но также существоваcago , 1979; R. Pipes. The Formation of the Soviet Union, 1917-1923. Cambridge, MA, 1964. 2 Краткая библиография работ профессора Р. Уортмана на русском и английском языках опубликована в № 2 Ab Imperio за 2000 год. Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 378 ли и концептуальные причины для такого положения в историографии, а именно внутренняя готовность воспринять сталинские претензии о “решенном” национальном вопросе и достигнутой культурной и соци- альной гомогенности в СССР. Эта интеллектуальная “обоюдность” бы- ла основана на уверенности в силе секуляризации как следствия модер- низации. Парадигма модернизации была господствующей в социальных науках на протяжении всего периода холодной войны и утверждала структурно-функциональную конвергенцию на основе технологии и урбанизации. Утвердившийся образ государства-Левиафана, которое жестоко сломило всякие проявления автономии и не-советской иден- тичности, способствовал распространению взгляда на СССР как на не- национальное, централизованное общество и культуру. Данная оценка положения в историографии не означает, что время от времени не проводились конференции о русском империализме от Ивана Грозного до современности и не публиковались монографии, по- священные различным национальным аспектам революции 1905 и 1917 гг., гражданской войны, сталинизма или Второй мировой войны. Но данные исследовательские проекты находились на периферии студен- ческих курсов и библиографий, участники таких проектов обычно рас- сматривались как этно-профессионалы, апологеты диаспоры и правые националисты. Как следствие, основной исторический нарратив оста- вался “Москвоцентричным” в интерпретации и источниках. Даже когда парадигма социальной истории утвердилась как критическое отрицание предшествующей политической, интеллектуальной и институциональ- ной истории, центр исследований остался русоцентричным, как бы по- верхностно ни определялся объем понятия русскости. Историки 1917 года и гражданской войны состязались в оценке степени социальной поддержки радикальной большевистской альтернативы со стороны рус- ских рабочих, солдат и крестьян; исследователи предшествующего ре- волюции периода занимались изучением имперского гражданского об- щества, подразумевая его русскость; Вторая мировая война рассматри- валась как героическая борьба за русское национальное выживание и т. д. Одним словом, исследователи российской и советской истории ред- ко задавали вопрос о границах понятия “Россия” и о принципах опреде- ления принадлежности к русской нации. Данное положение нашло от- ражение в распространенном и популярном смешении прилагательных и имен собственных для обозначения русского и советского, независи- мо от того, относилось это к народу, культуре, обществу или государ- ству. Необходимо отметить, что подобная характеристика менее при- Ab Imperio, 1-2/2001 379 менима к европейским историкам. Немецкие ученые посвятили специ- альные работы проблемам федерализма, регионализма, прибалтийской и украинской истории. Подобный подход, в отличие от подхода амери- канских историков, позволил расширить представление о российском историческом процессе за счет истории национальностей. Во Франции традиции изучения тюрко-мусульманских обществ повлияли на форми- рование взгляда на Россию как на европейскую колониальную импе- рию, что не было характерно для американской или британской школы русистики. В качестве иллюстрации степени господства русоцентричной моде- ли для исследования СССР я хотел бы воспользоваться собственными воспоминаниями о первой поездке в СССР летом 1975 года для изуче- ния русского языка в Ленинградском Государственном Университете. Этим летом мы посетили не только Москву и Новгород, но также Тал- линн, Тбилиси и Киев. Mы, конечно, знали, что жители этих трех боль- ших городов не всегда говорили по-русски, но нам не казалось стран- ным обращаться ко всем встречным на русском языке. Мы чувствовали себя разочарованно, когда наши собеседники предпочитали английский (по крайней мере в Таллинне) русскому, так как мы только что обрели способность общаться по-русски. Мы чувствовали себя в Киеве более “нормально” в том смысле, что русский был так же распространен, если не превосходил украинский. В целом, наше понимание украинской ис- тории и культуры не было поколеблено, так как наши экскурсии в Кие- ве (так же, как в Тбилиси и Таллинне) были проведены на русском язы- ке и с советско-русской точки зрения. Как правило, в нашей группе все- гда находилось несколько студентов, корни которых восходили к укра- инским предкам. Временами они сетовали на русский империализм. Студенты еврейского происхождения секретно посещали “oтказников”, чтобы передать им Тору и статьи религиозного содержания. Но, не- смотря на эти исключения, наш взгляд на Россию и СССР оставался от- носительно упрощенным и в целом соответствовал советскому мифу о “дружбе народов”. (Под мифом я подразумеваю не искажение правды, а организующий идеологический принцип, который структурировал вос- приятие национальных отношений в Советском Союзе). Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 380 2. Какие изменения в исследовательских подходах к истории России обусловили теоретическую и практическую подготовку нового курса? Какую роль в этих изменениях сыграл Ваш личный опыт в период после окончания холодной войны? Каковы были трудности, связанные с осво- ением новой проблематики? М. фон Хаген: По моему мнению, критическое переосмысление господствующей историографической парадигмы началось прежде рас- пада СССР. Примером тому может служить мой собственный опыт и состояние дел в Колумбийском университете в описываемый период времени. Мое обучение проходило в Индианском университете (19761978 гг.), где моими наставниками были Александр Рабинович (Alexander Rabinovich) и Бен Эклоф (Ben Eklof), затем в Cтэнфордском университете с профессорами Теренсом Еммонсом (Terence Emmons), Александром Даллиным (A. Dallin) и Джеймсом Шиханом (James Sheehan), специалистом по немецкой истории. Моей специализацией была советская история, а дополнительно – история имперской России после Крымской войны. Во время работы над диссертацией по истории Красной Армии в 1920-е годы я столкнулся с обширным материалом по украинизации Красной Армии, которая почти не была отражена в спе- циальной литературе по этому вопросу.3 Я понимал, что данные свиде- тельства являются важным источником, но они не вписывались в мою концепцию Советского государства того периода времени. Когда в начале Перестройки (январь 1985 г.) я приступил к преподаванию со- ветской истории для американских студентов Колумбийского универ- ситета, студенты еврейского и восточно-европейского происхождения поставили перед мной вопрос о евреях в российской и советской исто- рии, к ответу на который я был слабо подготовлен. Тогда я приступил к самообразованию по вопросам истории евреев в России. (К счастью, в этом мне помог мой коллега и друг Михаил Станиславский (Michael Stanislawsky), который является одним из лучших специалистов по ис- тории российского и европейского еврейства). Это заставило меня из- менить план лекций с тем, чтобы уделить большее внимание истории нерусских меньшинств России. В то же время я совершил мои первые визиты в СССР в качестве младшего преподавателя-наставника для американских туристов. Мы 3 M. von Hagen. Soldiers in the Proletarian Dictatorship: The Red Army and the Soviet Socialist State. Cornell University Press, 1990. Ab Imperio, 1-2/2001 381 совершили тур по Волге, и я был особенно поражен нашей экскурсией в Казани. Здесь, в сердце России, на Волге – “матери русских рек”, стоит город, в панораме которого доминирует не только кремль, но и мечети, а его улицы изобилуют именами определенно тюркского происхожде- ния. Я почувствовал себя ужасно неподготовленным к ответам на во- просы об истории волжских татар, которые возникали при виде Казани. Мой друг Сергей Шуйский, эмигрант последней волны, работавший в библиотеке Конгресса США, посоветовал мне заняться тюркскими народами. Сам он был востоковед и владел пятью или шестью ближне- восточными языками. Восприняв серьезно его совет, я посвятил два го- да тюркским языкам, чтобы ознакомиться с тюрко-мусульманскими народами Российской империи и Советского Союза, соединяя занятия языками с чтением специальной литературы по тюркским народам Евразии. После того, как стали очевидны трудности овладения турецким и другими тюркскими языками, я “открыл” для себя Украину как воз- можный предмет исследований и завязал контакты с несколькими из- вестными и отзывчивыми американскими и канадскими историками Украины. Они стали мои “чичероне” в деле изучения украинской исто- рии, политики и историографии. Занятия украинской историей совпали с возобновлением преподавания в Колумбийском университете. Уни- верситет получил большой грант от фонда Меллона (The Mellon Foundation) для изучения Сибири и национальностей России, руковод- ство которым возглавил Александр Мотыль (Alexander Motyl), амери- канский политолог украинского происхождения. Мотыль организовал серию прекрасных семинаров и конференций, которые использовали опыт, накопленный в Колумбийском университете в рамках семинара по советской политике в области национального вопроса (руководитель Эдуард Аллуорт (Edward Allworth), специалист по Центральной Азии). Семинары и конференции позволили осуществить обмен мнениями между ведущими мировыми специалистами в области сравнительного изучения национализма, нацие-строительства и империи. Работа Моты- ля раскрыла потенциал изучения украинской истории для поиска новых подходов к проблеме истории Российской империи, национальной и со- ветской идентичности. Ранее в аспирантуре я занимался польским язы- ком, изучение украинского языка стало бы логическим завершением в триаде с польским и русским, родственность украинского с вышеупо- мянутыми языками должна была облегчить мою задачу. Кроме того, ес- ли бы я решил написать вторую книгу по истории Красной Армии, мне пришлось бы воспользоваться открытием советских архивов. В этой си- Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 382 туации изобилия архивных материалов было целесообразным ограни- читься исследованием одной из частей Красной Армии, и в начале ис- следовательского пути такой частью мог стать украинский военный округ в межвоенное время. Параллельно с развитием этого исследовательского проекта я при- нял участие в жарких дебатах историков по проблемам украинской ис- тории и украинского национализма. Эти историографические дискус- сии совпали с перестройкой, развалом СССР и сопутствующим ему ро- стом межэтнических конфликтов, изменением национальной политики и идентичности. В это время пришло осознание того, что украинская история является подспорьем для постановки более общих вопросов о характере государства и идеологии в российской истории. Я начал вос- принимать Россию скорее как империю, нежели как национальное гос- ударство, находящееся в процессе постоянного строительства. След- ствием моих размышлений стали работы “Имеет ли Украина историю?” и “Написание истории России как империи.”4 Я стал посещать конфе- ренции в России (в том числе и в Казани), Украине, Европе, Северной Америке, участниками которых были российские, украинские, европей- ские и американские историки. Эти конференции укрепляли нашу уве- ренность в важности исследования национальной, этнической, конфес- сиональной и региональной истории. Существенно повлияли немецкие и французские историографические традиции изучения региональной и локальной истории, история повседневности, коллективной памяти, сравнительное изучение империализма. 4. Как зародилась идея курса по истории империи и нации в России? Какую роль в его структурировании сыграли теоретические дискуссии об империи и национализме и результаты новейших исследований по истории России? Можно ли утверждать, что сложилась новая консо- лидированная парадигма истории империи, национальностей и нацио- нализма в России? Если нет, то в каких приоритетных направлениях происходит синтез новейших исследовании, каковы его принципы? Как проходила работа семинара? Какие традиционные темы российской истории необходимо было подвергнуть пересмотру с точки зрения тематики империи и национализма? 4 M. von Hagen. Writing the History of Russia as Empire // Казань, Москва, С. Петер- бург: Взглядом из разных углов. Под ред. К. Евтухов, Б. Гаспарова, A. Осповат, M. фон Хагена. Москва, 1997. Статья “Имеет ли Украина историю?” впервые опубли- кована на русском языке в первом номере Ab Imperio за 2000 год. Ab Imperio, 1-2/2001 383 Р. Уортман: Идея нового курса родилась из совместных обсужде- ний с Марком фон Хагеном. Работа над вторым томом двухтомника “Сценарии власти” привела меня к осознанию важности проблемы нации и национальностей, в частности, в контексте попыток монархии решить проблему национальной идентичности с помощью церемоний и идеологии.5 Объем новой и качественной литературы по данной про- блематике быстро увеличивался, и нам показалось уместным познако- мить наших студентов и аспирантов с новым направлением в нашей научной дисциплине. Конечно, сыграл свою роль возросший после рас- пада Советского Союза интерес к национальностям, который несколько уменьшил заинтересованность в исследованиях России. В качестве одной из целей совместного курса был намечен поиск новых подходов к известным темам русской истории. В начале курса мы рассмотрели теоретические работы последних лет, относящиеся к тематике исследования империи и национализма. Подобное теоретиче- ское вступление, хотя и обзорное по форме, было существенным для работы семинара и позволило структурировать многие из развернув- шихся дискуссий. Тем не менее участники семинара пришли к выводу о невозможности уместить российский исторический опыт в одну из тео- рий, например, объяснить его с помощью теоретической схемы Миро- слава Хроха.6 Я думаю, что российская история может послужить от- правной точкой для коррекции существующих положений теории национализма или для создания новой интерпретации. В тоже время и я, и Марк фон Хаген почувствовали, что теоретизи- рование достигло стадии, после которой теория скорее обесценивает, чем улучшает интеллектуальный результат. Должно пройти некоторое время, прежде чем появится новое теоретическое объяснение россий- ского исторического процесса. Моя задача как преподавателя на данном этапе заключалась в том, чтобы познакомить моих студентов с пробле- мами истории нации, империи и связанными с ними феноменами, что- бы обогатить и расширить наше понимание российской политической культуры. Я также полагаю, что концепции и практики империи и национальных движений, а именно их характер и значение определяют5 R. S. Wortman. Scenarios of Power: Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Vol. 1 [From Peter the Great to the Death of Nicholas I]. Princeton, N.J., 1995; Vol. 2 [From Alexander II to the Abdication of Nicholas II]. Princeton, N.J., 2000. 6 На русском языке существует несколько общих обзоров теории национализма: Национализм и формирование нации. Теории модели интерпретации / Под ред. A. И. Миллера. Москва, 1994; В. В. Коротеева. Теории национализма в зарубежных социальных науках. Mосква, 1999. Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 384 ся соответствующей политической культурой и не могут быть отделены от ее содержания без нарушения их концептуальной взаимосвязи. По- добное отделение неизбежно приводит к навязыванию данным полити- ческим концепциям и практикам значения, которое порождается эпохой и культурными установками исследователя. Говоря о применимости общих теоретических моделей к российско- му историческому опыту, я не могу, в частности, согласиться с видени- ем империи и национализма как феноменов, противостоящих друг дру- гу в силу премодерного характера первой и модерной сущности по- следнего. Как видно из исследований последних лет, империя в России сама пыталась приспособиться к вызовам модернизации, хотя и шла собственным путем, а именно путем активного вмешательства в сферу экономического развития и массовой поддержки имперских политиче- ских институтов. Процесс модернизации и его элементы принимали собственные формы и значения в контексте российского исторического опыта, в том числе в развитии политических движений, прессы и т. д., а значит, не могут рассматриваться в рамках какой-либо одной теории нации или национализма. В ходе работы семинара существующие интерпретационные модели, в том числе концепции государства и нации, проблемы национальной идентичности, характер русского национализма и имперской политики были рассмотрены в хронологической перспективе и в связи с конкрет- ными аспектами российской истории. Классические работы русских ис- ториков, такие как фундаментальные исторические обзоры Соловьева и Ключевского, приобрели новое звучание в свете рассматривавшихся проблем. Стало возможным увидеть, как упомянутые авторы ограничи- вали собственное повествование, а также искажали факты, чтобы пред- ставить в более выгодном свете великорусскую точку зрения. Подоб- ный подход позволил выявить идеологический характер работ русских историков. Проблема возникновения или невозникновения народного русского национализма стала одной из центральных тем семинарских дискуссий. Одним из возможных путей разработки новой парадигмы истории России может стать синтез накопленных конкретно-исторических ис- следований, сгруппированных по сходной тематике. Можно упомянуть серию исследований по истории западных окраин (borderlands), импер- ской политике в отношении окраинных национальностей и межнацио- нальных отношений в контексте границы (frontier). В любом случае, материалы этих исследований должны быть представлены в курсе ис- тории России для более полного видения общей картины развития им- Ab Imperio, 1-2/2001 385 перии. Тем не менее, я не считаю возможным поставить в центр исто- рического объяснения вышеперечисленные исторические процессы, так как эти процессы не могут быть поняты в отрыве от централизованного государства и господствующей политической культуры. Поставленная задача научного синтеза непроста, мало кто из нас способен на такую работу. Подход Андреаса Каппелера, предложенный для объяснения разнообразия политики центра в отношении национальностей и разно- образия опыта национального строительства, определяемого прагмати- ческими интересами, может быть, по моему мнению, принят за прави- ло, суть которого заключается в осторожности при обобщениях импер- ского и национального исторического опыта. М. фон Хаген: Совместно с Андреасом Каппелером, Франком Сысином (Frank Sysyn), Ольгой Андриевски (Olga Andriewsky), Зено- ном Когутом (Zenon Kohut) я принял участие в организации серии се- минаров, посвященных русско-украинской истории (“Народы, Нации, Идентичности: история русско-украинских взаимоотношений”). Дан- ный проект (1993-1996) был поддержан Национальным Фондом Гума- нитарных Исследований (National Endowment for Humanities) и Фондом Александра фон Гумбольдта (Alexander von Humboldt Foundation). В то же время в моей преподавательской практике появился коллоквиум для аспирантов под названием “Империя и нация в российской и советской истории”, который стал прообразом нашего совместного с Р. Уортма- ном курса 1999-2000 гг. В начале занятий мы обсудили классические работы Дойла, Саида, Хектера (Doyle, Said, Hechter) по сравнительному изучению империализма и основные теории национализма Геллнера, Смита, Андерсона, Хобсбаума, Кона (Gellner, Smith, Anderson, Hobsbawm, Kohn). Затем мы перешли к хронологическому анализу, начав с правления Екатерины II и подробно остановившись на польском и турецком направлениях ее внешней политики, идеях веротерпимости, отношении к исламу, инкорпорации украинских земель и элиты и дру- гих аспектах имперского управления этого периода. Вместе со студен- тами мы последовательно разобрали периоды правления Александра I (наполеоновские войны, включение Кавказа в состав империи, поль- ский и финский конституционализм), Николая I и Александра II (“Во- сточный вопрос” и проблема ислама, польский национализм, Габсбург- ский вариант решения национального вопроса в многонациональной империи), Александра III (русификация, появление Балтийского и ев- рейского вопросов, завоевание Туркестана, панславизм, пантюркизм, сибирский регионализм), Николая II (Дальний Восток, революция 1905 Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 386 года, Думская реформа и столыпинская политика, Первая мировая вой- на). Революции 1917 года были рассмотрены с точки зрения нерусских национальностей. Особое место в списке литературы по данному пери- оду занял многотомник исторических материалов деятельности Вре- менного правительства под редакцией A. Ф. Керенского и Р. Браудер (R. Browder), который был выпущен при поддержке Гуверовского Ин- ститута Войны, Революции и Мира (The Hoover Institution for War, Revolution, and Peace).7 Один том этого издания был почти полностью посвящен вопросам местной и национальной политики. Большая часть материалов этого тома была переведена из классической компиляции, составленной специалистом по ранне-большевистской национальной политике Семеном Диманштейном.8 Были также рассмотрены ответная реакция Петрограда на изменение имперской политической ситуации, “импровизированные” программы “белых” и “красных” в отношении национального вопроса, связь периода гражданской войны с последу- ющим большевистским “собиранием” большинства земель бывшей Российской империи. Советская политика нацие-строительства 1920-х годов (также известная как “коренизация”) была сопоставлена нами с политикой Лиги Наций и попавших под действие этой международной организации государств (в частности, Польши и Прибалтики) в вопросе защиты национальных меньшинств в межвоенный период. Наш обзор завершился анализом сталинского террора, голода и изменения нацио- нальных (русских и нерусских), интернационалистических и советских символов, институтов и идеологии. Большую помощь в наших семинарских занятиях оказали антологии по интеллектуальной истории, в которые были включены тексты славя- нофилов, декабристские планы федеративной реорганизации империи, материалы общества Кирилла и Мефодия, работы сибирских и украин- ских региональных историков, программы политических партий начала ХХ века в области национального вопроса и многие другие документы, которые, несмотря на свою доступность, не оказали влияния на взгляды историков относительно характера российской и советской империй. Работа швейцарского историка, работавшего последовательно в Кельн- ском и Венском университете Андреаса Каппелера (Andreas Kappeler), 7 The Russian Provisional Government 1917, Documents / Ed. by R. P. Browder and A. F. Kerensky. Vols. 1-3. Stanford, Calif., 1961. 8 Революция и национальный вопрос. Москва, 1930. Ab Imperio, 1-2/2001 387 Russland als Vielvoelkerreich (1992) оказалась незаменимой для препода- вания настоящего курса.9 Работа Каппелера представляет собой заслуживающий внимания синтез исследовательской литературы и новых подходов к проблеме имперской истории. Я сам вынашивал планы написать подобный исто- рический синтез, хотя в моем представлении масштаб предполагаемого синтеза был гораздо скромнее. Каппелеровское видение проблемы им- перской истории оказалось сходным с программой моего курса, это подтолкнуло меня к написанию в 1995 году большой рецензии на рабо- ту Каппелера в “Канадском журнале украинских исследований” (Canadian Journal of Ukrainian Studies). В свою очередь, рецензия поло- жила начало нашему сотрудничеству в работе над серией изданий, по- священных русско-украинским отношениям. В программу курса также была включена работа Хью Ситона-Уотсона (Hugh Seton-Watson), по- священная Российской империи, которая каким-то издательским чудом сохранилась в числе переизданий. Данная работа отличалась хорошим историческим обзором, особое внимание в котором уделялось импер- ским и национальным аспектам истории XIX века. После того как мой преподавательский опыт расширился за счет по- лугодового курса в Cтэнфордском университете и совместного с M. Станиславским курса для летней школы Национального Фонда Гумани- тарных Исследований, я почувствовал необходимость возвращения к моему украинскому исследовательскому проекту для реорганизации моих эмпирический изысканий в соответствии с теми теоретическими посылками, которые я разработал в ходе преподавательской работы. Я опубликовал несколько работ по началу Первой мировой войны, рус- ской оккупации Галиции, проблеме беженцев, роли национализма в со- бытиях 1917 года. Я также испробовал себя на поприще историографи- ческого ревизионизма, занявшись проблемой Украины в ходе револю- ции и гражданской войны. В соответствии с духом читавшихся мною курсов, украинская проблематика была рассмотрена в более общем контексте имперской и советской истории. Примечательно, что в ходе работы над историей Первой мировой и гражданской войны, перед мной вновь встал вопрос о русской нацио- нальной идентичности и русском национализме. Я обнаружил, что 9 Русские издания работы Андреаса Каппелера: А. Каппелер. Россия - многонацио- нальная империя. Возникновение, история, распад. Mосква.: “Прогресс - Традиция”, 1997; Idem. Россия - многонациональная империя. Возникновение, история, распад. Mосква.: “Традиция” - “Прогресс - Традиция”, 2000. Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 388 “русский вопрос” был так же мало рассмотрен в исследовательской ли- тературе, как и все другие национальные вопросы. Данное внимание к русскому национальному вопросу, конечно, было связано с Ельцинской эпохой в истории России, поиском нового места России в постсовет- ском и мировом пространстве, проблемой национальной идеи, граждан- ского сознания, ростом регионов и перераспределением власти центра в новом федеративном устройстве. Российские ученые начали разработку таких проблем, как история религии, местная идентичность, консерва- тивные и национальные мыслители, евразийство, которые ранее нахо- дились под запретом или числились в списке неблагонадежных. Я при- соединился к группе российских, британских и американских исследо- вателей в работе над серией семинаров по регионоведению. Проект по- лучил название “Империя и регион: по материалам российской исто- рии, 1700-1991” и был поддержан фондом Форда. Вместе со мной рабо- ту над проектом возглавили Джейн Бурбанк (Jane Burbank), Анатолий Ремнев, Стефен Смит (Stephen Smith), Петр Савельев.10 Заседания в Нью-Йорке и Омске стали для меня наиболее запоминающимися и пло- дотворными интеллектуальными событиями на тот момент. Наконец, в работе над своими курсами для студентов-историков “Возникновение и падение Советского Союза” и “Россия, Советский Союз, Евразия в ХХ веке: Историография, новые темы и подходы” я нашел возможным в полной мере включить материалы по многонацио- нальным аспектам истории Российской империи и Советского Союза. В обоих вышеупомянутых курсах в качестве одной из центральных тем евразийской истории ХХ века выступает проблема практического опы- та управления многонациональным обществом в эпоху антиимпериали- стических и антиколониальных движений. В связи с этим материалы российской и советской истории предоставляют богатые возможности для сравнительного изучения имперских управленческих технологий. Шагом вперед в этом направлении стал семинар в Университете Мичи- ган (University of Michigan), организованный Джейн Бурбанк и Фредом Купером (Fred Cooper), африканистом по специальности. Семинар был посвящен сравнительному анализу Османской, Австро-Венгерской и Российской империй, но в общей дискуссии свою лепту в рассмотрение сравнительной перспективы внесли также исследователи Британской, Французской и даже Испанской империй. 10 Имперский строй России в региональном измерении (XIX-начало XX века) / Под ред. П. И. Савельева. Москва, 1997 Ab Imperio, 1-2/2001 389 Как случалось не раз, наша работа над проектом “Империя и регион” стала звеном общей исследовательской переориентации. Известный британский историк Джоффри Хоскинг (Geofrrey Hosking) написал ра- боту, которая, на мой взгляд, стала ответом на попытку синтеза истории многонациональной империи Каппелера.11 Работа Хоскинга вернулась к вопросу о русских и России, но подход претерпел изменения в связи с результатами исследования многонациональности Российской империи и влиянием “эффекта Андерсона”, толкующего характер нации, кото- рую возможно “вообразить”.12 Дома я прочитал первый том блестящей работы моего коллеги Ричарда Уортмана (Richard Wortman), посвящен- ной функционированию имперской власти в России.13 Работа Уортмана заставила меня задуматься о роли Петербурга и Москвы и проекции имперских идей и власти. Когда я прочел второй, завершающий том ра- боты Уортмана, мне стало ясно, что Ричард и я занимаемся сходными проблемами, рассматривая их с весьма разных точек зрения, но нахо- дясь в диалоге относительно существа этих проблем. Наши обсуждения исторических проблем во время послеобеденных пробежек в парке Риверсайд привели к сотрудничеству в деле организации курса с преж- ним названием “Империя и нация в российской и советской истории” (1999-2000), в котором больше внимания было уделено классическим работам о русском государстве и интеллектуальной истории, а также визуальным и литературным репрезентациям власти. Занятия курса длились на протяжении двух семестров, в них приняли участие россий- ские и американские аспиранты, специализация которых варьировалась от русской истории до истории Османской империи и Северной Амери- ки, антропологии, архитектурной истории и русской литературы. 5. Какую роль в дальнейшем изучении империи, национальностей и национализма в России может сыграть междисциплинарный и компа- ративный подходы? Р. Уортман: Мне кажется, что все направления исторических иссле- дований могут только выиграть от междисциплинарного подхода. Изу- чение искусства, литературы, языка, символики должно расширить ис11 Русский перевод: Дж. Хоскинг. Россия: народ и империя (1552-1917). Смоленск, 2000. 12 B. Anderson. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism . London, 1983. 13 R. Wortman. Op. Cit. Интервью с Марком фон Хагеном и Ричардом Уортманом... 390 следовательское восприятие ученого, однако это зависит от выбранной тематики. Кому-то более всего понадобится знание социологии и ан- тропологии, другим – философии. Я не думаю, что есть темы историче- ского исследования, которые состоят в особой и исключительной связи с междисциплинарным подходом. Что же касается компаративного подхода, он уже применяется исследователями России и должен ис- пользоваться для сравнения российского исторического опыта с опытом национального и имперского строительства других стран, даже если ре- зультатом такого сравнения станет понимание отличия имперского опыта России и многообразия исторических типов империй. Британская и Оттоманская империи, даже американский имперский опыт позволя- ют увидеть схожие черты и элементы развития империй, хотя и при- надлежащих к разным историческим и национальным контекстам. 6. Распад Советского Союза вызвал тенденцию к ретроспективно- му видению советской истории как неизбежно ведущей к распаду. Тот же факт современной жизни привлек внимание к сравнительному ана- лизу распада Российской и Советской империи. Как в рамках Вашего курса рассматривалась проблема имперского континуитета? Р. Уортман: Надо сразу отметить, что мы затронули в курсе только начало советского периода. Темой последнего семинара стала граждан- ская война, таким образом, вопрос о континуитете не мог быть постав- лен во всей его глубине. Наша общая точка зрения, насколько я могу судить, заключается в видении политического развития начала ХХ века, а равно и Первой мировой войны, как периода растущего национализма и усиливающихся центробежных тенденций, не обязательно, впрочем, ведущих к дезинтеграции империи. На наш взгляд, концепцию империи и точку зрения на имперский континуитет разделяли как либералы, так и социалисты того времени. Империя не закончила своего существова- ния с революциями 1917 года, но национальные чувства меньшинств, вместе с русо-центричными, сантиментами усилились и сыграли замет- ную роль в последующем политическом развитии. Вопрос о сравнении Российской империи с Советским Союзом остался в рамках нашего курса открытым. 7. В последнее время заметным стал прогресс в развитии сотруд- ничества между американскими и российскими историками. Логичным кажется то, что задача создания нового курса по истории России, которая объективно стоит как перед американскими, так и россий- Ab Imperio, 1-2/2001 391 скими историками, принесет новые формы сотрудничества в области конкретно-исторических исследований и теоретического синтеза. Как бы Вы оценили перспективы сотрудничества в этой сфере? Р. Уортман: Как показал опыт американцев, обучающихся в России, и россиян, обучающихся в США и внесших значительный вклад в дело изучения истории России, потенциал такого сотрудничества не может вызывать сомнений и уже реализуется. Главная проблема заключается в финансовой поддержке научных проектов, и я не владею информацией об этой стороне дела. Тем не менее, я убежден, что поддержка истори- ческих исследований в этом направлении весьма желательна и что фон- ды и попечительские советы должны, при такой необходимости, быть информированы о важности изучения истории империи, национализма и национальностей в России. М. фон Хаген: Список рекомендованной литературы и тематика за- нятий совместного с Р. Уортманом курса по истории России (1999-2000 гг.) повторяли хронологически и тематически структуру моего преды- дущего курса в Колумбийском университете, но представленная лите- ратура была на этот раз разнообразнее и включала в себя русские изда- ния, появившиеся со времени первой моей попытки подобного курса. Новые исследования были не только основаны на комбинации материа- лов центральных и региональных (национальных) архивов и местной периодической печати, но также отражали обоюдное знакомство рус- скоязычных и англоязычных авторов с общей теоретической и специ- альной литературой по данной проблематике, о котором нельзя было даже мечтать несколько лет назад. Российские и украинские ученые могли использовать русские и украинские переводы трудов Геллнера, Андерсона, Хроха и Каппелера. Американские и европейские молодые исследователи получили возможность долгосрочной работы в архивах Омска, Уфы, Казани, Харькова, Саратова и других ранее недоступных городов. Я предвижу, что специальная литература по проблемам импе- рии и нации, на которую преподаватель истории России сможет опе- реться в своем курсе, будет расти с каждым годом. Появление нового русско-английского журнала, такого, как Ab Imperio, в редакционном совете которого я так рад состоять, свидетель- ствует о значительных успехах историков разных стран в деле изучения империи и национализма, достигнутых за 15 лет, прошедших со време- ни перестройки. ...