Children of Rus’: Right-Bank Ukraine and the Invention of a Russian Nation by Faith Hillis (review)

Правобережная Украина в ходе “длинного ХІХ века” (1789– 1914 гг.) оказалась территорией соперничества нескольких проектов массового нациестроительства, которая интенсивно переформатировалась в “ментальной картографии” Украины, России и Польши.¹ Политическому значению территории Киевской, Волынской и Подольской губерний – официально именовавшихся Юго-Западным краем – в украинском и российском нациестроительстве посвящена монография американского историка Фэйс Хиллис “Дети Руси. Правобережная Украина и изобретение русской нации”.

Проблематика украинского и русского нациестроительства, “переплетение” наций на Правобережной Украине и проекция национального вопроса в Российской империи на этот регион не является принципиально новой для современной историографии. Поэтому настоящая рецензия разделена на две части. В первой части представлена структура и основное содержание книги Хиллис, а вторая часть является попыткой рецензента определить место этого исследования в историографическом процессе.

1

Книга “Дети Руси” состоит из трех частей, охватывающих период от Ноябрьского восстания 1830–1831 гг. до Первой мировой войны. Во вступлении автор называет одной из проблем империи Романовых ответ на вызов Великой французской революции – модерный национализм. Для России первым проявлением этого вызова стал польский национализм. В ответ в России появлялись новые идеи и институции, призванные реформировать империю и, тем самым, обеспечить ее единство (Pp. 1, 4).² Собственно польский национализм в книге не рассматривается, но отмечается, что стремление власти и обществен-ности ответить на “польский вызов” привело к формированию национальной политики Российской империи в западных губерниях, а также дали толчок украинскому и русскому национализму.

Автор книги рассматривает общественную активность украинской элиты, которая сформировалась преимущественно в другом регионе – на Левобережной Украине, была православного вероисповедания, состояла из потомков казацкой старшины или выходцев из православного духовенства. После Ноябрьского восстания украинское дворянство Левобережья включилось в русско-польское соперничество на русской стороне. Новым центром для образованных украинцев стал Киев – административная столица Юго-Западного края и символическое место начала Руси (Pp. 12–13).

Первая часть книги посвящена представлениям и деятельности местной украинской элиты – “малороссийского лобби” и последователей “малороссийской идеи” – до конца XIX века.³ Автор отдает предпочтение прилагательному “малороссийский” перед “украинский”. Судя по всему, выбор объясняется стремлением не модернизировать ситуацию: местная общественность первоначально не боролась за самостоятельность украинской нации и, тем более, за украинскую государственность.

Раздел начинается экскурсом в историю Правобережья от Киевской Руси до разделов Речи Посполитой и появления “левобережной” украинской историографии начала ХІХ в. (Pр. 22–34). По нашему мнению, более уместным был бы не исторический, а именно историографический обзор, который ответил бы на вопрос: как тысячелетнюю историю региона от первых Рюриковичей до раздела Польши описывали известные украинские, русские и польские историки ХІХ – начала ХХ в.?⁴

Долговременным результатом Ноябрьского восстания, как подчеркивает Хиллис, была постепенная “национализация” империи. В 1833 г. граф Сергей Уваров сформулировал свою знаменитую триаду “православие, самодержавие, народность” (Pр. 35–36). К первым шагам “русификации” Юго-Западного края относилось основание в 1834 г. Киевского университета Святого Владимира – неслучайно названного в честь Крестителя Руси.⁵ Первым ректором университета был назначен выходец из полтавского дворянства, историк и этнограф (хоть и с природоведческим образованием) Михаил (Мыхайло) Максимович – видный представитель “малороссийского лобби”.⁶ В 1839 г. в западных губерниях была отменена Брестская уния 1596 г., что выглядело “православным реваншем”. С 1840-х гг. “полем битвы” в русско-польском соперничестве стала историческая наука. Так, в 1843 г. киевский генерал-губернатор Дмитрий Бибиков основал “Временную комиссию для разбора давних актов”, которая вошла в историю под наименованием Киевской археографической комиссии и была призвана засвидетельствовать исконную “русскость” Юго-Западного края (Pр. 37–41). Следует сказать, что Хиллис отдает приоритет рассмотрению деятельности людей и институций перед анализом идей и дискурсов.

Центральная власть и региональная администрация поддерживали “малороссийских патриотов” до тех пор, пока они следовали в фарватере программы “православия, самодержавия, народности”. Перенос молодыми интеллектуалами“украинофилами” акцента на “народность” – причем на “свой” украинский народ, – означало выход за пределы официального идеологического поля. Как показывает автор, это привело к аресту в 1847 г. участников Кирилло-Мефодиевского общества (Pр. 45–46).

Ситуация кардинально изменилась в начале “оттепели” Александра II, когда “украинский вопрос” начал обсуждаться российской общественностью. Не первой для того времени, но действительно резонансной была дискуссия об украинско-еврейских отношениях, начатая письмом русско-еврейского интеллектуала Вениамина Португалова в редакцию “украинофильского” журнала “Основа”, издаваемого в 1861– 1862 гг. петербургской украинской “Громадой”. В полемику с “Основой” вступил одесский русскоеврейский журнал “Сион”, а затем и ряд других изданий. Дискуссия началась с обсуждения допустимости употребления слова “жид” в публикациях “Основы”, затронула вопрос, говоря современным языком, об “украинизации” евреев в украинских губерниях и проблему места украинцев-малороссов в общероссийской культуре. К сожалению, Хиллис только упоминает, но не анализирует эту полемику, сославшись на статью Романа Сэрбына.⁷ Однако эта дискуссия, на наш взгляд, показала, что для российской общественности, которая поддержала русско-еврейских интеллектуалов, украинцы-малороссы были региональной ветвью русского народа, а потому не могли претендовать на “украинизацию” иноэтнических меньшинств – например, евреев. Следовательно, украинофильство, с российской точки зрения, стремилось к невозможному и недопустимому – самостоятельности украинского народа. Это расхождение позиций и стало корнем украинско-русского дискурсивного конфликта, плодами которого стали Валуевский циркуляр 1863 г. и Эмский указ 1876 г.

“Оттепель” по отношению к украинскому движению быстро сменилась “похолоданием”. Хиллис не объясняет логики упомянутого дискурсивного конфликта. По нашему мнению, российская общественность рассматривала малороссийских православных крестьян как авангард противостояния русского народа с польским дворянством. С российской точки зрения деятельность украинофилов вела к отделению малороссов от великороссов, что угрожало переходом украинцев на польскую сторону. Эта логика была воспринята министром внутренних дел Петром Валуевым. Украинофилы не рассматривались властью как “польские агенты”, но правительство после начала Январского восстания 1863–1864 гг. решило обезопасить себя от воображаемой угрозы распада “русского” лагеря. Результатом выработки позиции российской общественности и ее влияния на власть стал Валуевский циркуляр – запрет на издание образовательных и религиозных книг на украинском языке (Pp. 63–67).

В книге показано, что администрация Юго-Западного края, в отличие от правительства, продолжала поддерживать местную украинскую общественность как противовес польским и еврейским позициям в регионе (Pp. 67–71). Ведущие украинофилы, столкнувшись с противодействием властей, отчасти перенесли свою деятельность в австрийскую Галичину (Pp. 72–74). Этот регион тоже представлял собой арену соперничества разных национальных проектов и через несколько десятилетий стал наиболее украинизированной частью Украины.

Если в 1850-е гг. в ряды украинской элиты на Правобережье вливались выходцы из польского дворянства – “хлопоманы”, то в 1860–1870-х гг. – потомки православного духовенства Левобережья и Правобережья. Сосуществование разных групп украинской общественности и ее сотрудничество с местными властями, терпимыми к украинофилам, сделали возможным появление проекта памятника Богдану Хмельницкому в Киеве. Этот монумент должен был символизировать триумф “русского дела” в Юго-Западном крае (Pр. 75–85).

Разделение общественности на украинофилов и их противников началось еще до Январского восстания. Рупором последних был журнал “Вестник Юго-Западной и Западной России”, издаваемый главой Киевской археографической комиссии, выходцем из левобережного дворянства Михаилом (Мыхайлом) Юзефовичем (Pр. 6062). Представители нового поколения украинофилов – Михаил (Мыхайло) Драгоманов и Павел (Павло) Чубинский – заняли ведущие позиции в Юго-Западном отделении Русского географического общества, вызвав противодействие со стороны упомянутого Юзефовича и редактора газеты “Киевлянин” Виталия Шульгина. Последствием соперничества стало появление Эмского указа 1876 г. о запрете публикаций на украинском языке, закрытие местного отделения географического общества, эмиграция Драгоманова и ссылка Чубинского (Pр. 90–94).

Новым совместным проектом разных групп украинской общественности стал журнал “Киевская старина”, основанный в 1881 г. А на исходе XIX в. к украинской общественности присоединились представители следующего поколения: Борис (Борыс) Гринченко, Михаил (Мыхайло) Грушевский, Дмитрий (Дмытро) Антонович и Евгений (Євген) Чикаленко (Pр. 102–111). Наследников украинофилов можно уже вполне обоснованно назвать украинскими националистами, целенаправленно создававшими отдельную украинскую идентичность. Означало ли это разделение “малороссийского лобби” на украинское и, так сказать, малороссийское движения?

Вторая часть книги делает ее действительно новаторской, поскольку вводит в исследование национализма социально-экономический контекст. Этот раздел посвящен деятельности последователей “малороссийской идеи” в социальном пространстве Киева, ставшем экономическим центром украинских губерний. Этноконфессиональная мозаика населения Правобережья в “городском измерении” Киева преобразовывалась в политическое разделение, основанное на отношении к современным тенденциям и национальному вопросу.

Украинские либералы, выступавшие за социальные преобразования и гражданское равноправие евреев, сотрудничали с еврейской общественностью в Киевском литературно-артистическом обществе. Напротив, круг редактора газеты “Киевлянин” Дмитрия (Дмытра) Пихно распространял антимодернистские и антисемитские идеи. Этот антисемитизм был экономическим: евреев считали угрозой для благополучия православного восточнославянского населения. В конце XIX в. Пихно в своих экономических публикациях выступал за государственную поддержку хозяйственной деятельности православного населения. Новой силой того времени стала российская социал-демократия. В июле 1903 г. в Киеве состоялась всеобщая стачка, которую Хиллис называет рождением “массовой политики” в Киеве (Pp. 135–148).

Кульминацией массовой политики стал революционный 1905 г. Украинские либералы действовали заодно с общероссийскими либеральными и левыми силами. А консервативный “Киевлянин” представлял революцию “еврейским делом”. Соперничество между украинскими либералами и малороссийскими консерваторами не помешало им совместно выступить за установку в Киеве памятника Тарасу Шевченко. Однако политическим последствием осени 1905 г., после появления Октябрьского манифеста и волны еврейских погромов, стало окончательное размежевание местной украинской общественности: в Киеве было создано отделение конституционно-демократической “Партии народной свободы”, которую поддерживали украинские либералы, а представители малороссийских консерваторов возглавили местные отделения черносотенного “Союза русского народа” (Pр. 152–173). Так революция привела к окончательному размежеванию в среде “малороссийского лобби”.

Третья часть книги посвящена политическим перипетиям 1906–1914 гг., особенно избирательным кампаниям в Государственную думу. Наибольшее внимание автор уделяет малороссийскому движению, имевшему провластный характер. Украинское движение остается в тени авторского повествования. “Звездным часом” для политических малороссов был период после третьеиюньского переворота 1907 г. В 1907 и 1912 гг. состоялись победные для монархистов Правобережья выборы в Думу третьего и четвертого созывов (Pр. 211–215, 254–258).⁸

Особое внимание Хиллис уделяет Клубу русских националистов (КРН) в Киеве, основанному в 1908 г. Добавим от себя, что премьер-министру Петру Столыпину была необходима собственная проправительственная партия. Ею стал Всероссийский национальный союз (ВНС), созданный в 1909 г. На политической арене он занял место между октябристами (лояльными выходцами из среды либеральных земцев) и “революционерами справа” – черносотенцами. Роль филиала ВНС в Юго-Западном крае исполнял КРН, рупором которого была газета “Киевлянин”. КРН боролся против украинского национализма – “мазепинского сепаратизма”. КРН не ограничивался украинскими губерниями, создав Киевское отделение Карпато-русского общества, стремившегося представить Галичину и Закарпатье отторгнутыми русскими землями (Pр. 216–230). Период между Первой русской революцией и Первой мировой войной стал временем соперничества украинского и малороссийского движений.

Малороссийские деятели вышли на общероссийскую арену как наиболее активная часть русского национализма, на который пыталось опереться правительство. Лидеры КРН выступили инициаторами законопроекта о введении земского устройства в шести западных (правобережноукраинских и белорусских, без литовских) губерниях с выборами по национальным – русской и польской – куриям. Этот законопроект был поддержан Столыпиным и впоследствии стал законом (Pр. 230–243).⁹

Следующим общероссийским шагом стала фабрикация “дела Бейлиса”, начатая в апреле 1911 г. Однако ход “делу” был дан только после думских выборов 1912 г. Как показывает Хиллис, “дело Бейлиса” раскололо местных монархистов: Пихно, а после его смерти – приемный сын Василий (Васыль) Шульгин (родной сын Виталия Шульгина) были противниками этой фабрикации. Позднее, после суда над Менделем Бейлисом, раскол среди монархистов оформился в создание представителями радикальных политических малороссов газеты “Киев” и активизации газеты “Двуглавый орел”, которая стала ежедневной. Обе газеты были не только антисемитскими, но и ожесточенно взялись за антиукраинскую агитацию – накануне празднования 200-летия Тараса Шевченко в феврале 1914 г. Ранее фигура поэта превозносилась и малороссийскими монархистами. Однако их соперничество с украинскими националистами привело к отказу ряда малороссийских деятелей от “культа Шевченко” и изображению поэта как антирусского и антиправославного деятеля.¹⁰ Как указывает Хиллис, еще в 1910 г. ведущий публицист “Киевлянина” Анатолий Савенко предложил вместо памятника Шевченко установить монумент Николаю Гоголю, а инициатива по сооружению памятника Кобзарю была окончательно отвергнута киевским губернатором в 1914 г. (Pр. 244–271).

Книга завершается эпилогом, посвященным дальнейшей судьбе движения малороссийских монархистов и его ведущих деятелей. В начале Первой мировой войны генерал-губернатором Галичины и Буковины, оккупированной российскими войсками в 1914–1915, был Георгий Бо-бринский – двоюродный брат сахарозаводчика с Правобережья, местного монархиста Алексея Бобринского. Курс генерал-губернатора был направлен на искоренение “мазепинства” – ликвидацию местных украинских институций. Шульгин и Савенко с 1915 г. стали влиятельными деятелями “Прогрессивного блока”, критиковавшего правительство за его неэффективность в военное время. В 1917 г. Шульгин, газета “Киевлянин” и созданный им “Клуб русских избирателей” выступали против Украинской центральной рады. Позднее немало монархистов присоединилось к Белому движению (Pр. 274–279). Однако за пределами авторского внимания осталось продолжение истории украинского национализма, который в 1917 г. вошел в новую стадию, став массовым движением. Более того, идеи украинского национализма, которые оказались действенным оружием в революционное время, были восприняты большевиками, создавшими Советскую Украину на месте разгромленной ими Украинской Народной Республики.

2

Тема национального вопроса на Правобережной Украине сложна и интересна для исследователей тем, что включает, как минимум, четыре взаимосвязанных пласта дискурсов и практик: 1) национальный вопрос в политике власти и общественности на общероссийском уровне; 2) представления о месте Украины-Малороссии и Правобережья, как ее части, на “ментальных картах” националистов разных наций; 3) национальный вопрос и национальная политика в регионе; 4) этносоциальные и этнополитические процессы в Киеве – административном и символическом центре не только региона, но и всех украинских губерний. Для оценки значения книги Хиллис обратим внимание на то, что нового принесло это исследование для понимания перечисленных историографических пластов в сопоставлении с аналогичными работами (хотя, конечно, не претендуя на полноту историографического обзора в рамках рецензии).

Книга “Дети Руси” затрагивает общероссийский уровень дискуссий вокруг национального вопроса и событий 1860-х гг. и начала ХХ в. Автор скрупулезно описывает действия представителей имперских властей, общероссийской общественности, украинского и малороссийского движения, но только резюмирует их взгляды. Без специального рассмотрения тогдашних политических и историографических дискуссий невозможно по-новому осмыслить историческую ситуацию тех лет. В этом отношении книга Хиллис не представляет принципиально новых подходов по сравнению с известной монографией Алексея Миллера и его статьей о понятии “нация” в Российской империи,¹¹ вышеупомянутой статьей Романа Сэрбына, работами украинских историков об украинском вопросе, украинском национализме и украинских партиях,¹² статьями Климентия Федевича о взглядах “малороссийских монархистов”, центром которых была Правобережная Украина.¹³

Порубежный регион – ЮгоЗападный край / Правобережна Україна / Kresy południowowschodnie – в рассматриваемый исторический период по-разному осмысливался в российском, украинском и польском дискурсах. Этот аспект дискурсивного конфликта между разными национализмами остался за рамками книги Хиллис. В то же время, весь период от Ноябрьского восстания до Первой мировой войны в истории региона пока еще не был исследован в современной историографии.¹⁴

Национальный вопрос и национальная политика на Правобережной Украине рассматривались в обобщающих работах украинских историков Надии Щербак и Юрия Полищука,¹⁵ известной книге Даниэля Бовуа из его “правобережной трилогии” о государственной политике относительно польского населения региона,¹⁶ монографии Тадеуша Эпштейна о социально-экономическом положении поляков Правобережья,¹⁷ работах Игоря Омельянчука о черносотенном движении, в которых немало внимания отведено Юго-Западному краю как центру радикального (мало)русского национализма,¹⁸ коллективной монографии российских историков о государственной политике в западных губерниях и Царстве Польском.¹⁹ “Детей Руси” отличает масштабность охвата и детальность изложения государственной политики по украинскому вопросу и истории украинского и малороссийского движения, что позволяет избежать диспропорций в изображении различных временных отрезков и дополнить существующие историографические представления.

Второй раздел книги, посвященный ситуации в Киеве, как говорилось выше, является новаторским. Предшественниками Хиллис можно назвать мультиэтническую историю города Майкла Хэмма и исследование “еврейского Киева” Натана Меира.²⁰ Докторская диссертация самой Хиллис была посвящена политике в городском пространстве Киева. В этой работе, в частности, украинский национализм рассматривается в пределах Киева, а не всего Правобережья. Основное внимание при этом уделено общественной жизни (как и во втором разделе “Детей Руси”) и тому, как в ходе Первой русской революции потребности политической мобилизации горожан привели к радикализации политической борьбы и усилению влияния двух популистских визави: социал-демократии и черносотенства.²¹ Возникает вопрос: в какой мере именно Киев был специфическим пространством организационного оформления и идейного расхождения украинского и малороссийского движений? Вероятно, подобные этнополитические процессы проходили и в других губернских центрах, правда, с “низшим” символическим статусом, зато с не меньшим экономическим значением: Одессе, Екатеринославе и Харькове.

Таким образом, монография Фэйс Хиллис является детальной “событийной” работой, посвященной истокам, деятельности и противоборству украинского и малороссийского движений на Правобережье, зародившихся в одной социальной среде. Особое внимание автор уделила роли Киева как пространства этнополитической борьбы и формирования политических позиций. Однако остается неясным, почему от главы к главе авторское внимание смещается от первых стадий украинского национализма к национализму (мало)российскому, а в подзаголовок книги вынесено “изобретение русской нации” – не “изобретение украинской и русской наций”.

“Событийность” (в ущерб “дискурсивности”) этой работы не позволяет ей расширить понимание украинского вопроса на обще-российском уровне, представить место Правобережной Украины на ментальной карте украинских и (мало)российских националистов. По нашему мнению, именно рассмотрение основополагающих текстов представителей обоих “украинских” движений, как и их общероссийского контекста, может подарить читателю обобщенную картину сложного процесса зарождения и развития двух проектов-конкурентов, которые использовали историко-культурное наследие Киевской Руси, Запорожской Сечи и Гетманщины и были вовлечены в общероссийские споры о социально-политическом строе Империи и ее национальной политике относительно украинского, польского и еврейского вопросов.