In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

78 Ричард Уайт, Творческая ошибка интерпретации и новое понимание Ричард УАЙТ ТВОРЧЕСКАЯ ОШИБКА ИНТЕРПРЕТАЦИИ И НОВОЕ ПОНИМАНИЕ* С тех пор, как я написал “Срединность”, эта книга начала свою собственную жизнь. Я действительно считаю, что опубликованная книга для понимающих читателей – как экзамен для профессора. Профессора обычно говорят своим студентам: “Я не могу оценить то, что вы намеревались сказать, я ставлю оценку только за то, что вы написали в письменной работе”. Но эта самая фраза может быть обращена и к авторам книг. Может быть кому-то любопытно, что я хотел сказать своей книгой, но реально важен только текст, который я написал. Собственно, основной теоретический тезис книги подрывает мои позиции как эксперта по ситуации “срединности”, поскольку, по- мимо прочего, моя книга – о взаимном неадекватном понимании и о том, как из него вырастают новые смыслы. Моя книга – о достоинствах ошибочных прочтений, и признание этого ставит автора, упрекающего своих читателей в неадекватном понимании написанного, в несколько странную ситуацию. Думаю, ошибочные прочтения “Срединности” были, но я допускаю их определенную продуктивность. Когда я писал эту книгу, я не осознавал так, как осознаю теперь, всю смысловую двойственность термина “срединность”. Во-первых, * Текст является переводом статьи: Richard White. Creative Misunderstandings and New Understandings // The William and Mary Quarterly. 2006. Vol. LXIII. No. 1. Pp. 9-15. © 2006 The Omohundro Institute of Early American History and Culture. Печатается с любезного разрешения автора. Перевод с английского В. Макарова. 79 Ab Imperio, 3/2010 я пытался описать процесс, начало которому дала “воля тех, кто... [стремился] оправдать собственные действия в терминах культурных ценностей своих партнеров – как они их воспринимали со стороны”. Эти акторы искали культурные “точки конгруэнтности, воображаемые или реальные”, которые “часто казались, да и действительно были результатом неверного понимания и случайностей”. Получавшиеся трактовки порой казались просто смехотворными, но это не важно. “Любое совпадение, даже эфемерное, могло начать работать, оно оказы- валось способно зажить своей жизнью при условии, что его принимали обе стороны”. Таким образом, ситуация “срединности” – это процесс взаимного и творческого неверного понимания.1 Во-вторых, я попытался описать – и этому посвящена большая часть книги – характерное историческое пространство, возникшее в результате этого процесса. Для меня таким местом анализа стала страна Великих Озер. Поскольку “срединность” сама по себе – это простран- ственная метафора, она позволила соединить значение полезного и творческого недопонимания и реальную территорию страны Великих Озер, или верховьев рек Французской Канады. Итак, считаю ли я, что “срединность” как процесс воспроизводим в других условиях и в другое время? Да, я так считаю. Будет ли каждый идентифицированный исследователями случай “срединности” таким же, как в стране Великих Озер? Нет, но иногда ученые могут в это верить. Я довольно детально перечислил элементы, необходимые для того, чтобы такое пространство появилось: приблизительный баланс сил, взаимная нужда или желание обладать тем, чем владеет другой, и неспособность каждой из сторон силой принудить другую к изменению. Насилие и жестокость вполне сочетались с процессом создания и поддержания “срединности”, но основным его элементом оставалось посредничество. Как следует из работ других исследователей, этот процесс шел и в других местах, о которых я знаю очень мало. Я отнюдь не собираюсь становиться главным арбитром по вопросам “срединности”. Я думаю, что этот процесс был если и не универсальным для человеческого общения и взаимодействия, то, по крайней мере, широко распростра- ненным. Именно поэтому я склонен считать работы моих коллег вполне убедительными. “Срединность” как процесс далеко не уникальна, но гораздо реже складывается историческое пространство, в котором этот процесс 1 Richard White. The Middle Ground: Indians, Empires, and Republics in the Great Lakes Region, 1650–1815. Cambridge, 1991. Pp. 52-53. 80 Ричард Уайт, Творческая ошибка интерпретации и новое понимание становится основой для отношений между разными народами. Оно возникло, например, и различных областях Северной Америки – реги- она, который лучше всего мне известен, но и там оно обнаруживается не везде. Есть примеры, где налицо процесс, но нет пространства. Сложится оно или нет, зависело от наличия инфраструктуры для под- держания и расширения процесса творческого неверного понимания. Я считаю, что инфраструктура была возможна, только если существовал относительный баланс сил и обе стороны нуждались друг в друге. К примеру, пространство “срединности”, созданное во Французской Канаде, не проникало за реку Миссиссипи, в отличие от самих фран- цузов. По сути, эти французы были выпускниками школы “срединно- сти”, они апеллировали к верованиям индейцев и использовали те же культурные инструменты, которые помогали регулировать отношения в стране Великих Озер. Но на новой территории им не удалось создать инфраструктуру империи – от миссий и фортов до сети союзов с ин- дейскими вождями и набора взаимно понятных и часто повторяющихся ритуалов. Все это и есть имперская “срединность” как историческое пространство. Я поясню свою мысль на примере жизни Этьена де Веньяр Бурмона (Etienne de Véniard Bourgmont). В 1706 г. он был начальником гарни- зона одного из фортов Детройта, когда там вспыхнула междуусобная война между переселенцами из разных народов, которых собрал на этом месте Антуан Ломе де Ламот, сьер де Кадиллак (Antoine Laumet de Lamothe Cadillac). Именно ее и должен был предотвратить Бурмон и франко-индейский союз в целом. Кадиллак основал форт в Детройте с присущим ему честолюбием и невниманием к конкретным деталям. Начальником он поставил Бурмона, а тот потерпел неудачу, что и привело к кровавой бойне. В результате под угрозой оказался союз с индейцами, от которого зависело существование Новой Франции. Боясь позора, понижения в должности или еще более страшной кары и будучи влюблен в чужую жену, Бурмон вместе со своей любовницей покинул форт и скрылся в лесах около озера Эри.2 Французская империя всегда представляла себе отсутствие порядка как неконтролируемую жизнь в лесах. Некоторые французы адаптиро- вались к такой жизни (например, “лесные бегуны” – трапперы), а власти в Монреале или Квебеке страшились ее. Про Бурмона сообщали, что он “живет в лесах, как дикарь”. Он не только не исполнил свой долг, но 2 Frank Norall. Bourgmont, Explorer of the Missouri, 1698–1725. Lincoln, NE, 1988. Pp. 3-17. 81 Ab Imperio, 3/2010 и стал угрозой для имперского порядка. В лесу он жил с мадам Тишне (Tichenet), также известной как Элизабет Ку (Elizabeth Couc), или Ду- бровник (La Chenette), но прежде всего как мадам Монтур (Montour). Она была дочерью европейца и индианки, т.е. в терминах последующих веков – метиской, и имела репутацию опасной женщины с большим сексуальным аппетитом, поскольку завлекала и бросала мужчин. Ка- диллак утверждает, что она бросила сотню любовников, как индейцев, так и европейцев. Мадам Монтур была угрозой не только для мужчин, которых она любила и бросала, но и для всего тщательно выстроенного французами и их союзниками патриархального имперского порядка. После связи с Бурмоном она переселилась в Олбани, став значимой фигурой на пограничных территориях между французскими и британ- скими колониями, конкурировавшими за право иметь влияние, торго- вых партнеров и союзников. Ее известность и влиятельность далеко превосходили известность Бурмона.3 Бурмон же отправился дальше на запад, якобы за индианкой племени миссури, и взял себе жену из этого племени. У них родился сын, кото- рого соседние народы называли Малыш Миссури. Семейное положение Бурмона помогло ему вернуть себе статус в имперской иерархии. С помощью родственников он смог подняться вверх по реке Миссури и изучить реку и живущие на ней народы лучше других французов. То, что француз, объявленный вне закона, имеет значительное влияние у индейцев, сильно беспокоило французские власти в стране Иллинойс, но, похоже, арестовать его особенно не пытались. Со временем опыт службы в войсках империи и знание Миссури сделали Бурмона ценным для Новой Франции. Он снова поступил на службу французской империи и в 1723 г. попы- тался перенести привычный набор индейских культурных форм –советы, трубки мира, установление “родительских” связей между французами (отцами) и индейскими народами (детьми) – на складывающийся союз с индейцами к западу от реки Миссури. Однако там не существовало инфраструктуры общего пространства. Не было ни французских иезуи- тов, ни французских гарнизонов, ни даже лицензированных торговцев. Союз не имел ни общих целей, ни истории успешных войн с общим врагом, таким как англичане или ирокезы. Не в пользу Бурмона были годы вражды на границе северных равнин и прерий, а также амбиции французов и индейцев. Бурмону удалось достичь временного успеха – 3 Ibid. Pp. 16-17 (цитата на стр. 16). 82 Ричард Уайт, Творческая ошибка интерпретации и новое понимание договориться о мире, покончить с рабством, в котором были замешаны французы, переманить от испанцев на свою сторону равнинных апачей. Но этот успех был кратковременным и зависел от присутствия Бурмо- на, который вернулся во Францию с новым титулом и воссоединился с ожидавшей его там новой женой-француженкой. Без Бурмона или других французов, которые смогли бы удержать союз дарами или переговорами, мир на Великих равнинах рухнул. Французы покинули Форт Орлеан, укрепление, созданное Бурмоном на реке Миссури, ря- дом с землями народов осейджи и миссури.4 Больше всех пострадали апачи, которых вновь стали медленно и упорно вытеснять с равнин. “Срединность” как процесс продолжал существовать, но не состоялся как пространство. Наконец, существует научный аспект “срединности”, который я оце- нил лишь за последние десять лет. Далекое прошлое колонизованных народов известно историкам лишь через общение покоренных народов с колонизаторами. Если колонизаторы не находили компромисса и не налаживали осмысленной коммуникации с людьми, среди которых они жили, с которыми торговали, воевали и вступали в сексуальные отношения, то как историки могут знать о прошлом колонизированных групп? Если современные историки заявляют, что колонизаторы не знали и не понимали колонизированные народы, хотят ли они сказать, что, в отличие от своих источников, понимают их лучше? Но если у колонизаторов не было достоверного представления о “другом” и они не смогли создать общий мир, как же могут современные историки утверждать, что знают больше? Ведь, в сущности, они смотрят в глаза колонизаторам и видят там отражение индейцев. Ученые могут знать об индейцах XVII и XVIII века больше, чем европейцы того времени благодаря альтернативным источникам этого знания. Они могут пого- ворить с современными потомками индейских народов, так или иначе воплощающими неизменные аспекты миров, с которыми французы и 4 Некоторая миссионерская деятельность проводилась среди охотничьих народов Запада, таких как куапо, но сами миссии оставались в районе Миссисипи (см. Kathleen DuVal. “AGood Relationship, and Commerce”: The Native Political Economy of the Arkansas River Valley // Early American Studies. 2003. Vol. 1. No. 1. Pp. 75-77); “Extrait des Instructions données à M. Périer, Sept. 30, 1726”: Pierre Margry. Découvertes et Établissements des Français dans l’ouest et dans le sud de L’Amérique Septentrionale (1614–1754). Vol. 5 [Première formation d’une chaine de postes entre le fleuve SaintLaurent et le Golfe du Mexique (1683–1724)]. Paris, 1883. P. 452; Willard H. Rollings. The Osage: An Ethnohistorical Study of Hegemony on the Prairie-Plains. Columbia, MO, 1992. Pp. 91, 117. 83 Ab Imperio, 3/2010 другие европейские колонизаторы столкнулись столетия назад. Но здесь возникают проблемы. Во-первых, такой метод предполагает наличие неизменяющейся традиции у потомков бесписьменных народов XVII– XVIII веков, чьи устные традиции нарушались эпидемиями, войнами, насильственными переселениями и значительными человеческими по- терями. Во-вторых, он чреват впадением в ошибку, с моей точки зрения, ключевую для истории индейских народов вообще: историки склонны считать их “людьми традиции”, вынесенными за пределы модерности, как будто они не помогали ее создавать и вообще не имели к ней ни- какого отношения. Наконец, описанный подход основывается на вере в то, что историки способны понять эти якобы неизменные фракции, составляющие индейские культуры, в то время как жившие столетия назад рядом с индейцами и находившиеся с ними в интимной близости европейцы не были способны на подобное понимание. Я не хочу сказать, что колонизаторы выступали как современные этнологи или что они обладали сложным пониманием индейских куль- тур, хотя порой это было так. Моя мысль заключается в ином: они были способны устанавливать линии общения и творческого взаимодействия благодаря неожиданному потенциалу взаимного неверного понимания. Совместно с индейскими народами они создавали взаимопонятные миры. Это не означает, что “срединность” возникала везде, но, как я показал, она действительно существовала. Предубеждения, неполная информация и творческое неверное понимание, быть может, являются наиболее распространенными основаниями человеческого поведения. Мне кажется, на рубеже XX – XXI века в науке появилась некая “культуралистская болезнь”. Ее симптом – любование “чистотой” и “инаковостью”. Я хотел, чтобы моя книга, “Срединность”, стала опре- деленным противоядием для этой “болезни”. Я исхожу из того, что люди вовсе не обязательно глупы, простоваты и провинциальны и что ситуации контакта вовсе не обязательно порождают только насилие, ксенофобию и, как сказал охранник в фильме “Хладнокровный Люк”, “полное непонимание”. Помимо всего этого, из ситуации контактов вырастают новые культурные формации и новые интерпретации. Зна- менитая фраза охранника, демонстрирующая очевидное непонимание, выдает его презрение и его истинные намерения. Не случайно проблема, которая вдохновила меня на написание “Срединности” и которая про- должает меня интриговать, формулируется так: если в исторической перспективе и в современности люди настолько ошибались, как еще существует этот мир? ...

pdf

Share