In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

587 Ab Imperio, 1/2004 research on the literary views of K. P. Pobedonostsev who was Ober Prosecutor in 1880-1905 (pp. 405416 ). Before his death in 1907, he produced a Russian translation of the New Testament that was strongly influenced by Church Slavonic. Pobedonostsev’s opinions of authorship and plagiarism were definitely mediaeval and influenced his worldview , which uniquely intertwined archaism and modernity. The volume under review ends with a bibliographical survey by Firsov of monographs and other works on the history of the Russian church (pp. 419-428) as well as a review by N. D. Russev of Hristo Dimitrov’s Bulgarian-Hungarian Relations during the Middle Ages (Sofia, 1998). All in all, Nestor (2000, № 1) represents a very good collection of miscellany mainly on the 20th century history of the Russian church. It would be simple as it would loutish to carp at putative errors of omission or commission. The main questions, I think, one should ask about such collections of this sort are:Are all the contributors competent (and, where possible, expert) in the areas they address? Is there sufficient breadth of coverage in the text to justify the title? Does each article focus primarily on the forest, and secondarily on the trees? Is the volume likely to have a long shelf-life as a genuinely reference-work, rather than limited interest as a curio? My answer to these questions is “yes”, “no”, “for the most part”, and “I’d be willing to bet”. My only regret is that, with one exception, all of the articles deal with the 20th century. One would expect a broader chronological coverage.This issue of Nestor is strongly recommended to scholars, institutions and libraries alike. Елена ВИШЛЕНКОВА Laurie Manchester, Secular Ascetics : The Mentality of Orthodox Clergymen’s Sons in Late Imperial Russia (Ph.D. Dissertation; Columbia University, 1995), 634 p.; Laurie Manchester, “The Secularization of the Search for Salvation : The Self-Fashioning of Orthodox Clergymen’s Sons in Late Imperial Russia,” Slavic Review. Vol. 57 (1998), pp. 50-76; Laurie Manchester, “Harbingers of Modernity, Bearers of Tradition: Popovichi as a Model Intelligentsia Self in Revolutionary Russia,” Jahrb ücher für Geschichte Osteuropas. Bd. 20 (2002). S. 321-344. В 1995 году в Колумбийском университете была защищена диссертация Лори Манчестер “Духовные аскеты: менталитет сыновей священнослужителей 588 Рецензии/Reviews в позднеимперской России”, и в последующие годы автор опу- бликовала серию статей в разви- тие данной темы. Совокупно их можно рассмотреть как единое исследование, обрабатывающее целинное до того поле. Научные разработки и публи- кации Л. Манчестер посвящены изучению сознания, поведенче- ских норм, стереотипов, социаль- ной психологии, духовных цен- ностей, картины мира и способов саморепрезентации поповичей. Для незнакомого с данной темой читателя автор снабдила диссер- тацию историческим глоссарием, где определила поповичей как социальную группу, в которую входят сыновья священно- и цер- ковнослужителей, получившие светские профессии. Во введении исследовательница пояснила, что речь идет о людях духовного про- исхождения, пожелавших сменить свою социальную среду. И хотя автор определяет предмет своего изучения в разных терминах (в диссертации она использует по- нятие “ментальность” (mentality), а в последующих работах отдает предпочтение таким концептам, как “самость” (self) и “идентич- ность” (identity)), это тот случай, когда поиск адекватного опре- деления не меняет сути научной реконструкции. Действительно, после реформ 1860-х гг. выпускники семинарий стали активно пользоваться обре- тенным, наконец, правом выхода из замкнутого прежде сословия. Изучение ведомственных архивов убедило автора исследования, что в пореформенной России попо- вичи составили значительную часть российской интеллигенции. Для ученых, учителей, врачей, юристов, мелких служащих ин- теллектуальная деятельность стала жизненным поприщем, а в условиях общественного подъема рубежа XIX-XX веков некоторые из них увлеклись политикой. В статье, названной “Пред- вестники модерности, носители традиции: поповичи как образ- цовая личность интеллигенции в революционной России” (2002), автор обращает внимание читате- ля на общность культурных кодов, стереотипов, поведенческих и мировоззренческих моделей со- циального слоя, который мы на- зываем “радикальная интеллиген- ция”, и поповичей. Дело, конечно же, не в механическом вливании выходцев из духовного сословия в революцию. Автор подчерки- вает, что, согласно собранной ею статистике, революционеров среди поповичей было мало. Но компаративный анализ идентич- ности радикально настроенных интеллигентов и поповичей вы- являет такие их общие свойства, как аскетизм, биполярная мораль, бескомпромиссность, вера в соб- 589 Ab Imperio, 1/2004 ственное мессианство и превос- ходство, взгляд на индивидуумов как на объекты. В этой связи Л. Манчестер опровергает бытующее в истори- ографии допущение, что россий- ские интеллигенты питались ис- ключительно западными идеями, что им были свойственны секу- лярность и рационализм. Прове- денный ею анализ персональных текстов убеждает, что модели, ко- торые они выбирали, уходили кор- нями в отечественные культурные традиции, религиозные по своим основаниям. Поповичи способ- ствовали становлению личности, характерной для эпохи модерна. Но это было частью культурных перемен, затронувших весь евро- пейский мир. После того, как ис- следователи европейской истории задались вопросом о степени секу- лярности современных западных идей, российский попович пере- стал выглядеть маргинальным явлением в европейской культуре. Хотя, как подчеркивает Л. Манче- стер, он сам репрезентировал и соотносил себя исключительно с русской исторической и культур- ной традицией. Удивительно, что, несмотря на многочисленность отечественных и зарубежных публикаций, по- священных проблемам россий- ской интеллигенции, поповичи как особая социальная группа, а также созданные и оставленные ими тексты не были предметом специального изучения. В этом смысле исследования Л. Манче- стер совершенно новаторские. Они вводят в научный оборот колоссальное количество неиз- вестных исследователям источ- ников. Исследовательница много лет работала в архивах и книго- хранилищах России, выискивая в них свидетельства саморепрезен- тации поповичей. Источниковый комплекс работы сформирован из документов, выявленных в фондах 11 российских архивов, из публикаций, обнаруженных в результате фронтального прочте- ния 20 периодических изданий, из опубликованных текстов по теме. Статистические данные тематически организованы в 17 обстоятельных таблиц и в три приложения. При всём уважении к такой кропотливой и корректной работе с источниками, научная значи- мость диссертации и публикаций Манчестер видится мне не в этом. Автор сделала тонкие наблюдения и глубокие выводы благодаря применению к богатому источни- ковому комплексу аналитических методов, разработанных не только собственно в исторической дис- циплине, но и в широком спектре смежных с нею областей социаль- ного знания. Дело в том, что попович как исследовательский объект предо- 590 Рецензии/Reviews ставляет ученому уникальную возможность для изучения “по- граничной” или “смешанной” идентичности. Как показала Л. Манчестер, ключевым фактором ее формирования явилась спец- ифика памяти поповича о детстве, его представлений об отце, образа собственного прошлого. Исследо- вательница оперирует комплексом персональных текстов (письма, дневники, автобиографии, мему- ары), принадлежащих перу 203 поповичей (в позднейших публи- кациях этот комплекс был расши- рен). В отдельных случаях таким персональным текстом выступает целый архивный фонд. Судя по структуре работы, в этих свиде- тельствах прошлой жизни автора интересовали следующие аспек- ты: “Система ценностей сельского духовенства и автобиографиче- ская реконструкция поповичей” (pp. 17-77); “Социальная изоляция и сословная идентичность” (pp. 77-118); “Описание семьи священ- ника и домашнее воспитание” (pp. 118-241); “Мир бурсы и обучение поповичей” (pp. 241-422); “Выход из духовного сословия” (pp. 422480 ); “Социальная идентичность и поведенческие нормы” (pp. 480570 ). И как признается Л. Ман- честер, “изучение ментальности детей духовенства предполагает исследование таких проблем, как секуляризация религиозных цен- ностей, социальная идентичность и стабильность”. Именно их и вы- являет автор исследования. Полагаю, что методы анализа, примененные Л. Манчестер к персональным текстам попо- вичей, универсальны для социо- культурных исследований, в том числе выполненных на материале российской истории. Автор рас- сматривает социальные репрезен- тации как реальность и говорит об исторической действительно- сти как об общности множества репрезентаций. Сделанные в ее работах новаторские выводы и на- блюдения принципиально важны для понимания социальных на- строений, ожиданий, атмосферы пореформенной и предреволюци- онной России. Особенно ощутима потребность в такого рода разра- ботках для осмысления феномена русской интеллигенции. Само по себе утверждение Манчестер о том, что выходцы из духовного сословия форми- ровали свое коллективное “я”, противопоставляя себя дворян- ству, российского читателя вряд ли удивит. Мы подготовлены к нему литературной традицией. После некоторых раздумий мы согласимся и с тем, что, скорее всего, не финансовая уязвимость и не общность пережитой в бурсе психологической драмы застав- ляли бывших духовных юношей сохранять свою “особость” в свет- ском мире. И тут читателя подво- 591 Ab Imperio, 1/2004 дят к следующему логическому заключению: в пореформенной России существовали две “обра- зованные” культуры – дворянская и церковная, и поповичи были носителями секуляризированной версии клерикальной культуры. Этот вывод уже заставляет заду- маться и внимательнее вчитаться в страницы исследования. Оно читается на редкость легко, не вызывая внутреннего сопротивления. Автор раскры- вает перед читателем сотканное из множества воспоминаний, писем, высказываний полотно жизни поповича. На то, кем он чувствовал себя во “внешнем” мире, определяющее влияние оказало домашнее воспитание и обучение в бурсе (начальный, а также средний уровень духовного образования и связанное с этим проживание в церковной школе или семинарии). Вместе с тем, рецензируемое исследование не является пересказом суммы ис- точников. Автор постоянно об- ращает внимание читателей на расхождения в заверениях своих героев и в их способах описания своей жизни. Так, хотя взрослые поповичи часто заявляли, что их обучение было противоположно их дошкольному опыту, тем не менее они описывали “прокля- тую” бурсу в тесной связи с теми духовными ценностями, которые у них ассоциировались с “благо- словенным” домом. И родители и учителя держали детей в строго- сти, предписанной православной церковью, которая акцентировала внимание на таких христианских ценностях, как смирение, скром- ность, трудолюбие и милосердие. На социальную психологию поповичей оказала влияние при- нятая в семьях священнослужи- телей и в бурсе система обучения. Поскольку, согласно церковному учению, содержание церковных текстов неотделимо от их формы, то педагогическая методика была основана на зубрежке. Ученики заучивали каждое слово в тексте. Поповичей учили воспринимать идеи с точки зрения их соот- ветствия высшей истине. Это формировало бинарность их ми- ровосприятия, потребность в аб- солютной космогонии (“рай дома – ад школы”, добро-зло, правда- неправда и т.д.). Соответственно, взрослые поповичи воспринима- ли жизнь в категориях борьбы, а их описаниям людей свойственна экстремальная тональность. Церковное воспитание в им- перской России было патриар- хальным и авторитарным. Судя по мемуарным свидетельствам попо- вичей, в отличие от русского дво- рянства, именно отец, а не мать, играл центральную роль в их вос- питании и дошкольном обучении. Отец ожидал, что сын будет его помощником и продолжателем 592 Рецензии/Reviews его дела, заставлял мальчика подчиняться своим требованиям, следовать предписанному сцена- рию жизни. Бурса также давала детям священнослужителей иной жизненный опыт, чем гимназия светским мальчикам. В отличие от гимназии, в бурсе господствовала жесткая система подчинения, на- целенная на воспитание христи- анской нравственности будущих служителей культа. При всем этом в духовной школе были два вида власти – легитимная, которой надо было подчиняться безус- ловно, и нелегитимная, которой можно было сопротивляться. Опыт выживания мальчика в бурсе формировал память-дей- ствие, определявшую его по- следующую жизнь. И этот опыт, эта память отличали поповича от членов той социальной группы, в которую он вливался по выходе из духовного сословия. В отличие от своих светских сверстников, дети священников жили и учились в атмосфере, где не было места романтизму и индивидуальным правам. Семьи священно- и цер- ковнослужителей не предпо- лагали романтической любви и сентиментального отношения к детям. Каждый член семьи на- ходился в системе субординации и выполнял определенные функ- ции. В бурсе отношения между мальчиками выстраивались на основе товарищества. В результа- те взрослые поповичи усваивали привычку делить людей на опре- деленные группы. Выйдя из духовного сословия, попович неизменно оказывался перед проблемой пересмотра отношения к религиозным цен- ностям, воспринятым в детстве. Антицерковные предубеждения, на которые он наталкивался, становились препятствием для его успешной ассимиляции в светском обществе. Тем не менее, поповичи считали свою родовую принадлежность к духовному со- словию основанием для чувства морального превосходства в свет- ском обществе. Свою взрослую идентичность поповичи выстра- ивали на основе памяти о своем духовном прошлом. Тем самым детство, вернее, память о нем ста- новилась функцией взрослости, значением, которое позволяло им утвердить себя в чужом мире, отделить себя от светских про- фессиональных групп, в которые они вливались. Л. Манчестер утверждает, что именно в субъек- тивном представлении поповичей о собственном прошлом и кроет- ся главное отличие их взрослой идентичности от идентичности других социальных групп. Вне зависимости от профессии и по- литической принадлежности, в автобиографических текстах поповичи конструировали об- щую, характерную лишь для них 593 Ab Imperio, 1/2004 картину духовного прошлого. Свойственные им стереотипы представлений о духовном со- словии, о семейной жизни, о бурсе демонстрируют единство коллек- тивных ценностей и отношений. Неожиданным для многих российских читателей окажется вывод исследования о том, что вышедшие из духовного сословия люди гораздо сильнее идеали- зировали оставленный ими мир, чем их сверстники, оставшиеся в нем. Как показывает автор, такая идеализация была следствием рас- щепления биографии духовного юноши на социально и культурно разделенное прошлое и насто- ящее. Память, травмированная фактом сословного отречения, обостряла в нем потребность интерпретации ценностей церков- ного мира. Стремясь заклеймить правила и культурные нормы “чу- жого” для него светского обще- ства, попович сопоставлял свое настоящее с идеализированным прошлым. А травма памяти пре- одолевалась убеждением, что вы- ход из сословия был единственной возможностью сохранить воспри- нятые от отца духовные ценности и избежать сделок с собственной совестью. Многие отказавшиеся от духовной карьеры поповичи искренно считали себя продолжа- телями дела своих отцов в свет- ском мире. Поэтому они избирали стезю учительства и врачевания и почти никогда не становились бюрократами или военными. В статье “Секуляризация пути спасения: самоформирование сыновей православных священ- ников в позднеимперской Рос- сии” автор на основании анализа персональных текстов теперь уже 217 поповичей показала, что память об отце или созданный во- ображением образ отца задавали два различных пути интерпре- тации церковных ценностей. А от этого в свою очередь зависел выбор варианта светской жизни и способа вхождения в нее. При всех индивидуальных различиях мемуарных описаний, образ отца поповича соотносится с одним из двух идеализированных типов. Первый характеризуется полным посвящением приходского свя- щенника духовной сфере, это так называемый человек “не от мира сего”, второй тип – социально ак- тивный священник, вовлеченный в современные дела своего при- хода (“протоинтеллигент”). При- мечательно, что и тот и другой об- разы конструировались на основе таких ценностей, как аскетизм повседневной жизни и духовное самосовершенствование. В этом конструкте, определяющем ре- альную судьбу и социальную роль поповича, Л. Манчестер видит следы бытования в русском рели- гиозном сознании идей средневе- ковых стяжателей и нестяжателей. 594 Рецензии/Reviews Православная традиция снаб- дила поповичей разными моделя- ми социальной адаптации и уни- версальными для клерикальной среды ценностями и этическими нормами. Через поповичей они были трансплантированы в куль- туру европеизированного светско- го общества России. Характерный для них культ самообразования, социального служения и антифи- листерства оказывал влияние на социальную психологию русской интеллигенции еще в дорефор- менную пору, а после реформ 1860-х гг. в социальном сознании отечественных интеллектуалов утвердились аскетизм, догматизм, отвращение к сентиментальности, мессианство, поиск простой прав- ды – характерные черты личности поповичей. При этом Л. Манчестер дале- ка от того, чтобы безоговорочно признать прямую связь между российской традицией веры в православие и утвердившейся по- сле 1917 года верой в коммунизм. Опровергая доводы последовате- лей Н. Бердяева, исследователь- ница анализирует уязвимые места этой теории и указывает, что во многих странах духовенство явля- ется носителем социальных иде- алов и даже принимает участие в революционных движениях. В этом отношении связь между православием и большевистской революцией является скорее при- мером подобия, чем уникальности исторического развития России и Западной Европы. Результаты исследований Л. Манчестер пока слабо известны российским исследователям. Дис- сертационная работа малодоступ- на широкому читателю. Тем не менее, в российской исторической науке уже появились заинтересо- ванные читатели и последователи Л. Манчестер, напряженно следя- щие за ее научным творчеством и ожидающие выхода ее моно- графии. Судя по рецензируемым работам, у будущей книги есть все шансы стать крупным историогра- фическим явлением в русистике. Ольга ХРИСТОФОРОВА Christine Worobec, Possessed: Women, Witches and Demons in Imperial Russia (DeKalb: Northern Illinois University Press, 2001). xv + 206 pp. Tables, notes, bibliography, index. ISBN: 0-87580-273-7. Монография американской исследовательницы Кристины Во- робек, всесторонне исследующей феномен одержимости в России XVIII – начала XX в., оказывает- ся весьма своевременной в наши ...

pdf

Share