At the Margins of Orthodoxy. Missions, Governance, and Confessional Politics in Russia’s Volga-Kama Region, 1827–1905 by Paul W. Werth (review)

446 Рецензии/Reviews Елена КЭМПБЕЛЛ Paul W. Werth, At the Margins of Orthodoxy. Missions, Governance, and Confessional Politics in Russia’s Volga-Kama Region, 1827-1905 (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2002). Дезинтеграционные процессы, переживаемые Россией в течение последнего десятилетия, привели к децентрализации не только со- временного российского научного пространства, но и дискурса рус- ской истории. В постсоветском контексте “открытие” исследователями им- перского характера Российского государства способствовало пере- осмыслению российской истории с точки зрения взаимоотношений между центром и регионами, различными народами, населяв- шими империю. Плодотворным оказалось изменение перспек- тивы – рассмотрение империи из региона. Для достижения этого целые исследовательские коллек- тивы физически перемещались в регионы для обсуждения характе- ра имперского прошлого,1 истори- ки ехали в региональные архивы, стремясь написать не столько историю края, сколько историю региона в империи. К подобным исследованиям можно отнести книгу американ- ского историка П. Верта, которая посвящена конфессиональной ситуации в Волжско-Камском ре- гионе и религиозной политике по отношению к нерусским жителям этого региона в XIX – начале XX века. Волжско-Камский регион ока- зался удобным местом для наблю- дения за процессами, происхо- дившими в империи.2 Специфика этого региона определялась, с одной стороны, относительно ранним присоединением его к империи, его интегрированно- стью в российскую социальную и административную системы; с другой стороны – разнообра- зием культур проживавших там народов тюркского, финского и славянского происхождения, при- держивавшихся мусульманских, 1 Например: Имперский строй России в региональном измерении (XIX – начало XX века). Сборник научных статей. Москва, 1997; или: Казань, Москва, Петербург: Российская империя взглядом из разных углов. Москва, 1997. Самым дальним из известных мне российских регионов, где происходили подобные международные совещания исследователей, был Омск (семинар “Империя и регион: российский опыт”, 1999). 2 Например, Robert P. Geraci. Window on the East. National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca, NY, 2001. 447 Ab Imperio, 4/2002 языческих и христианских веро- ваний. Важным фактором в фор- мировании образа этого региона как внутренней окраины являлось продолжавшееся в XIX веке рас- ширение империи на восток. Рас- суждая о месте Волжско-Камского региона в империи, П. Верт от- мечает, что этот регион был пере- ходной зоной между коренными (core) землями старой Московии и недавно присоединенными не- русскими окраинами, что делало статус региона неопределенным (с.17-18). П. Верт в принципе соглаша- ется с позицией авторов сборника “Russia’s Orient”, по которой взаи- моотношения между восточными и южными регионами Российской империи и государством были аналогичны взаимоотношениям между колониями и метрополи- ей,3 но обоснованно замечает, что такой взгляд требует более дифференцированного подхода к историческим реалиям, при- нимая во внимание специфику различных регионов и изучаемого времени. Он считает, что в случае Волжско-Камского региона можно говорить о появлении более явного колониального дискурса и практик применительно к середине – вто- рой половине XIX века. При этом П. Верт отмечает, что даже тогда идеология “цивилизаторской” миссии относилась в меньшей степени к нерусскому населению Волжско-Камского региона, по сравнению с Кавказом, Средней Азией и Дальним Востоком. Если считать, что регион управлялся центром, то это касалось и мест- ных русских (с.260); только при- менительно к концу XIX века, и то с оговорками, можно утверждать доминирование русских людей над нерусскими (с. 38). Такой осмотрительный под- ход, скорее всего, верен. Тем не менее, необходимо изучение соотношения “колониальной” риторики, проектов имперского управления и реально воплощен- ных мероприятий. Кроме того, картина межэтнических связей будет выглядеть сложнее, если вместе с привычным диалогом нерусских народов с русскими или российских властей с нерус- скими подданными предметом детального исследования будут также взаимоотношения и пред- ставления друг о друге нерусских народов данного региона и импе- рии в целом. Например, используя татар-мусульман в XVIII веке для проникновения в соседние регио- ны, позже (в конце XIX века – на- чале XX века) имперские власти были серьезно озабочены распро3 Daniel R. Brower, Edward J. Lazzerini (Eds.). Russia’s Orient. Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917. Bloomington, 1997. P. xv. 448 Рецензии/Reviews странением татарского влияния на соседние немусульманские наро- ды. В какой степени беспокойство властей отражало ситуацию в регионе? Каким образом “особая” роль татар в имперском проекте повлияла на их представления о своем месте в регионе и империи? П. Верт, ссылаясь на А. Франка, отмечает, что в какой-то степени татары приняли на себя роль (а вместе с ней и соответствующую ей точку зрения) цивилизаторов степных народов (c. 39).4 Относительно более раннего периода П. Верт придерживается той точки зрения, что государ- ство не было ярковыраженно русским и потому несправедливо говорить об угнетении нерусских подданных по этническому при- знаку. Рассуждая о линиях, по которым могла осуществляться “колониальная” дискриминация нерусских в Волжско-Камском регионе, П. Верт считает, что ни с точки зрения социального статуса нерусского населения региона (который в некоторых случаях был более привилегированным, чем социальный статус русского населения), ни с точки зрения характера административного управления, регион не вписывает- ся в схему колониального управ- ления (с. 39-40). П. Верт, правда с оговорками, признает, что в го- сударстве, где православию была отведена роль “первенствующей и господствующей” церкви, дискри- минация могла осуществляться по конфессиональному признаку (с. 40-41). Таким образом, имен- но “неопределенность” статуса Волжско-Камского региона в им- перии (между центром и окраина- ми) сделала его привлекательным для исследователей российской имперской политики. Основное внимание книги Верта сосредоточено на истоках, эволюции и последствиях миссио- нерской деятельности православ- ной церкви в Волжско-Камском регионе в период с конца 1820-х годов до 1905 года. П. Верт рас- сказывает о случаях отпадения крещеных татар и крещеных язычников от православия в конце 1820-х годов, об опыте борьбы православной церкви с этими явлениями с помощью миссий в 1830-50-х гг., об очередной волне массовых отпадений в 1860-е годы и новых подходах в миссио- нерской деятельности, связанных с системой Н. И. Ильминского; о религиозном движении мари и основании нерусского право- славного монастыря и, наконец, о религиозной реформе 1905 года, которая частично разрешила про4 Allen Frank. Volga Tatars and the ‘Islamization’ of Muslim Nomads: A Reverse Angle on Russia’s ‘Civilizing Mission’/ Paper delivered at Humboldt University. Berlin, 1996. 449 Ab Imperio, 4/2002 блему отпадения от православия и явилась шагом на пути к свободе совести. Реконструируя конфессио- нальную ситуацию в регионе, Верт предлагает читателю слож- ную картину взаимоотношений между светскими чиновниками, духовными властями и местным нерусским населением, которые не всегда можно описать в одно- значных терминах господства и эксплуатации. Эти взаимоотно- шения он рассматривает как “диа- лог”, в котором партнеры, хотя и неравные, оказывают влияние на представления и формы действий друг друга. Особенное внимание П. Верт уделяет понятию конфессиональ- ной принадлежности. Конфессио- нальный статус являлся одной из основных категорий, с помощью которой власти различали на- селение империи, а подданные идентифицировали себя. Именно конфессиональная принадлеж- ность нерусских подданных на- ходилась в центре “диалога”, о котором шла речь ранее. П. Верт отмечает, что государ- ство создало сложную ситуацию для такого “диалога”. С одной стороны, в религиозной полити- ке государство придерживалось принципа веротерпимости, по- зволяя признанным конфессиям отправлять богослужения. Му- сульмане имели свое духовенство и органы духовного управления, являвшиеся, фактически, частью государственной машины. С дру- гой стороны, православная цер- ковь являлась “первенствующей и господствующей” (т.е. пользова- лась рядом преимуществ по срав- нению с другими конфессиями), а государство в некоторых случаях поддерживало христианизацию с целью усиления единства своих владений, подчинения нерусских своему контролю, а также рас- пространения среди подданных ценностей, ассоциировавшихся с православием (с. 4-5). Вместе с тем, в XIX веке власти настаи- вали на том, чтобы миссионеры действовали не насилием, а убеж- дением. П. Верт приводит пример воздействия подобного предписа- ния Николая I и делает вывод, что такая позиция центральной власти давала возможность местному населению интерпретировать высочайшую волю в свою поль- зу и, таким образом, подрывала авторитет православных миссио- неров (с. 96, 106). Более того, под- держивая идею распространения христианства в принципе, свет- ские власти иногда, во избежание конфликтных ситуаций между представителями разных религий, не допускали развития активной миссионерской деятельности в отдельных регионах (П. Верт приводит пример позиции Орен- бургского генерал-губернатора, 450 Рецензии/Reviews такую же позицию занимали местные власти в Туркестанском генерал-губернаторстве) и вообще стремились представить миссио- нерство делом скорее общества и церкви, нежели государства. Такая позиция властей приво- дила к недовольству всех сторон. Миссионеры, чувствуя, что им не хватает авторитета среди не- русских подданных, требовали от правительства занять более четкую, а иногда более жесткую позицию в религиозном вопросе (кстати, и во второй половине XIX века среди миссионеров су- ществовало представление, что для успеха распространения хри- стианства, особенно среди вос- точных народов, требуется сила и авторитет начальства).5 Нерусские же подданные имели относитель- ный простор для интерпретации позиции и действий властей, либо понимая их как поддержку своего религиозного выбора, либо, наоборот, усматривая во всех действиях властей намерение крестить. На мой взгляд, анализ таких интерпретаций – одно из самых интересных мест книги. П. Верт также мастерски ре- конструирует различные реакции местного нерусского населения (или “сопротивления” – термин, используемый в книге), которое представлено им не как пассив- ный объект политики церкви и правительства, но как активный участник “диалога”. Крещеные татары использовали петиции для признания государством их му- сульманского статуса. П. Верт от- мечает, что петиции были важным элементом политической культу- ры татар. Анализируя содержание петиций, он приводит примеры того, как просители обосновывали свое желание исповедовать ислам, как интерпретировали конфес- сиональную принадлежность и свое подданство. Автор делает вывод, что обращение татар к легальным способам борьбы за желаемый конфессиональный статус означало, что они призна- вали контролируемую государ- ством систему конфессиональной классификации. Официальное и институциональное положение ислама в империи (в противопо- ложность язычеству) требовало от исповедовавших ислам офици- ального мусульманского статуса (с. 256). По мнению П. Верта, в результате такой настойчивости к 1905 году татарам удалось до- биться от государства частичного разрешения проблемы отступни- чества (с. 224). Так, в 1905 году, 5 Например: Сведения о Забайкальской миссии за 1865 год из особого отчета начальника оной епископа Вениамина // Записки Миссионерского общества. Вып. II. СПб., 1867. С. 25. 451 Ab Imperio, 4/2002 в связи с подготовкой записки Особому совещанию для согласо- вания действующих узаконений с указом 17 апреля 1905 года, В. П. Череванский, сопоставляя про- шения мусульман, отмечал ряд признаков (в частности, их одно- типность, отсутствие приговоров и т.д.), на основании которых он делал вывод о том, что прошения не являлись выражением свобод- ной воли, а были результатом по- стороннего внушения6 (вывод, к которому, впрочем, власти прихо- дили очень часто, если дело каса- лось общественной инициативы). Возможно, что реконструкция политической культуры была бы более полной, если бы автор при- открыл для читателя двери своей мастерской и дал анализ петиций с точки зрения обстоятельств их со- ставления, авторства, форм и т.д. Реконструируя историю мис- сионерской деятельности, П. Верт отмечает ряд важных изменений, которые обозначились в импер- ской идеологии и практике к се- редине XIX века. Одним из таких изменений было появление наци- онального дискурса, в частности, категоризации населения империи в этнических терминах. В каче- стве симптомов этих изменений П. Верт отмечает распростране- ние термина “инородцы” на все нерусское население Волжско- Камского региона и более частое использование термина “обрусе- ние”, который подразумевал более широкую программу культурной ассимиляции. Эти изменения, с точки зрения П. Верта, были следствием процесса переос- мысления характера Российской империи, а именно, поворота от модели династической многона- циональной империи к модели на- ционального государства (с. 124). Хотя этот процесс не завершился в царской России, изменения, на которые указывает П. Верт, важны для понимания импер- ской политики второй половины XIX – начала XX века. В связи с этим кажется перспективным изучение понятийного аппарата империи. Особенно заслуживает внимания наблюдение П. Верта относительно превращения тер- мина “новокрещеные” (статус, обозначавший неофита, а также имевший социальное содержание, поскольку крещение долгое вре- мя сопровождалось различными льготами) в термин “крещеные инородцы”. Верт отмечает, что изначально “новокрещеные”, как нерусские христиане, дискурсив- но были помещены на обочине русского православного мира. Они остались на обочине и по6 Библиотека РГИА (Российский Государственный Исторический Архив). Печатная записка № 747. С. 2-3. 452 Рецензии/Reviews сле того, как стали “крещеными инородцами”. Оба наименова- ния означали одновременно и включение и исключение, т. е. формальную инкорпорацию по- средством крещения, но вместе с тем и признание временной или частичной природы этой инкорпо- рации через указание либо на не- давний характер крещения, либо на этническое происхождение крещеного. По мнению П. Вер- та, ранее нерусские могли стать русскими и православными через крещение, но процесс этот, осо- бенно для нижних слоев (крестив- шихся, как правило, коллективно), не был быстрым. Обозначение же “новокрещеных” “крещеными инородцами” означало, что теперь процесс интеграции подразумевал более широкие культурные изме- нения, нежели только перемену конфессии (с. 132). П. Верт отмечает еще одно важное изменение, которое от- крыло новый этап в истории миссионерства в России (здесь автор следует за миссионерской историографией). Речь идет о трансформации стандартов веры, которая интерпретировалась те- перь не столько как акт крещения и “механическое” исполнение ре- лигиозных обязанностей, сколько как убеждение (с. 124). В связи с этим миссионеры видели успех своей деятельности не в формаль- ном обещании крещеных испол- нять христианские обязанности (как это было в 1830-е годы), а во внутреннем переубеждении новообращенных. Среди причин такой переориентации П. Верт указывает, во-первых, на очевид- ность для миссионеров ограни- ченности прежнего подхода (что продемонстрировали отпадения), во-вторых, на общий дух Великих реформ и стремление властей создать социальный порядок, при котором население было бы не пассивным, а активным участ- ником строительства империи (с. 142). К этому я бы добавила, что в это время в рассуждениях о при- роде империи становится актуаль- ной тема любви, не только между царем и народом, но и русскими и нерусскими подданными. Именно в христианстве многие видели то средство, которое могло бы связать души подданных союзом любви и тем самым обеспечить желаемое единство. Интересно, что миссионеры, стремясь создать “русские симпатии”, обращали много внимания душам нерус- ских. Между тем, они не раз от- мечали, что русские крестьяне не демонстрировали ответной любви по отношению к своим братьям во Христе. Для внушения христианских ценностей нерусским подданным миссионеры 1860-х (сторонники Н. И. Ильминского) возлагали 453 Ab Imperio, 4/2002 надежды на местные разговорные языки. П. Верт интерпретирует опыт Н. И. Ильминского как попытку привести убеждения нерусских отступников в соот- ветствие с их формальным стату- сом. Одновременно миссионеры пытались оградить новокрещеных от “мусульманской пропаганды”, опасность которой стала особенно остро осознаваться миссионерами именно в это время (См. Глава 7. Новые открытия: ислам и его ограничение). По мнению П. Верта, модель системы религиозного обучения нерусских народов, созданная Ильминским, содействовала более глубокому вовлечению нерусских в православие. Вместе с тем, она способствовала формированию этнических идентичностей и на- ционального самосознания нерус- ских народов, что противоречило задачам обрусения, понимаемого в более широком культурном смысле (с. 223). В конечном ито- ге, система Н. И. Ильминского не решила проблему отступничества. Разрешать этот вопрос пришлось государству в 1905 году, когда, с рядом оговорок, был легализован мусульманский статус крещеных татар – отступников от право- славия. П. Верт отмечает, что ставка Ильминского на нерусские языки и нерусских священников была предметом критики тех, кто видел опасность в “инородческом се- паратизме” (как, впрочем, и тех, кто опасался “извращения” право- славия в результате его адаптации к различным языкам, не содержа- щим адекватного христианству концептуального аппарата). П. Верт отмечает, что обвинения нерусских в “сепаратизме” были несколько преувеличены, т.к. мно- гие крещеные нерусские желали ассимиляции в русскую культуру. В то же время он считает, что критики Н. И. Ильминского имели основания для беспокойства, т.к. нерусские православные противо- поставляли русским свои версии ассимиляции и интеграции в им- перское пространство (с. 234-235). Действительно, опасения “се- паратизма” нерусских народов (в смысле их стремления к неза- висимому политическому суще- ствованию) получили особенное распространение в российском обществе и правительственных кругах после польского вос- стания 1863 года (т.е. в связи с политикой по отношению к Польше и Западным губерниям). По аналогии, стремление других народов к культурному самоопре- делению часто расценивалось властями как “обособление” или “сепаратизм”, т.е. как шаг к на- рушению целостности империи. Между тем в правительственных кругах, несмотря на такие опа- сения, не существовало единой 454 Рецензии/Reviews точки зрения относительно того, насколько “племенные особен- ности” разных народов опасны для империи. Система Н. И. Ильминского, с его ставкой на национальные кадры и родные языки, была поддержана церко- вью и правительством в 1867 и 1870 годах. Позже (в 1914-1915 гг.) в Особом межведомственном совещании, при обсуждении способов борьбы с татарским культурным влиянием и исла- мом в восточной части империи, в очередной раз предлагалось разбить Оренбургское Духовное собрание на ряд национальных муфтиатов, т.е. создать для раз- личных мусульманских народов свое духовенство (предложение не было воплощено в жизнь). В качестве аргумента против этого подхода некоторые участники совещания привели в пример не- эффективность подобного опыта борьбы с ополячиванием и ока- толичиванием в Западном крае. Кроме того, участниками были поставлены вопросы, не нашед- шие однозначных ответов: долж- но ли государство поддерживать ислам? Должно ли государство способствовать упрочению са- мобытности национальностей, что препятствует сближению с русским народом?7 В то же время, политический радикализм части самого великорусского народа, особенно после 1905 года, делал желаемое сближение в глазах правительства опасным. В связи с этим, вопрос был в том, что важ- нее для стабильности империи – лояльность власти, понимаемая как политический консерватизм и монархизм подданных, неза- висимо от их веры и националь- ности, или культурное единство всех народов империи. Вторая половина XIX века – начало XX века было временем интенсивных поисков путей объ- единения жителей Российской империи в “единое и неделимое государство” – как в обществе, так и в правительственных кру- гах. На основании анализа опыта религиозного обучения по си- стеме Н. И. Ильминского и, осо- бенно, религиозного движения среди мари, П. Верт утверждает, что “православие предлагало реальную основу для создания со- знательной и эффективной связи между крещеными нерусскими инородцами и имперским госу- дарством до тех пор, пока церковь и государство были готовы на уступки местным особенностям” (с. 260). Вероятно, православная церковь таким образом могла увеличить состав своей паствы за счет нерусских, но вряд ли право- славие могло быть “несущей 7 РГИА. Ф. 821. Оп. 133. Д. 577. Л. 152 об.-155 об., Д. 573. Л. 253 об.-254 об. 455 Ab Imperio, 4/2002 8 Понятие заимствовано из: А. В. Ремнев, П. И. Савельев. Актуальные проблемы изучения региональных процессов в имперской России // Имперский строй России в региональном измерении (XIX – начало XX века). М., 1997. С. 6. Борис МИРОНОВ ChaeRan Y. Freeze. Jewish Marriage and Divorce in Imperial Russia. Hanover, NH: Brandeis University Press, 2002. Appendix. Glossary of Transliterated Terms. Bibliography. Index. 399 p. Книга проф. Брандайского уни- верситета (США) Шаран Фриз по- священа истории еврейской семьи в императорской России. Благода- ря тому, что история семьи рассма- тривается на фоне повседневной жизни и в связи с национальной политикой, модернизацией, секу- ляризацией, демографическими процессами, семейным правом и обычаями, монография выходит за рамки чистой истории семьи и является исследованием по соци- альной истории и одновременно по истории повседневной жиз- ни российских (за исключением польских) евреев. Пристальное внимание автора к языку, поняти- ям, которые выражали нормы по- ведения и обычаи, говорит о том, что “лингвистический поворот” в историографии оказал некоторое влияние на подход Фриз к теме. Ценность монографии для рос- сийского читателя состоит также в том, что наша историография бедна работами по исторической демографии евреев, так как демо- графические источники написаны большей частью на идише или иврите – языках, мало доступных русскоязычному исследователю. Исследование опирается на раз- нообразные и обильные источни- ки, в первую очередь архивные (несколько лет автор работала в архивах Петербурга, Москвы, Киева, Одессы, Харькова, Львова, Житомира и Вильнюса); широко использовались также и печатные источники – своды законов, газеты, журналы, дневники, воспомина- ния. Книга включает 32 таблицы с демографическими данными, по- черпнутыми из еврейских метри- ческих книг, которые впервые вво- дятся в научный оборот. Порадуют читателя и 18 редких фотографий, дающих много дополнительной, интересной информации о повсед- невной жизни евреев. конструкцией”8 такого многокон- фессионального государства, как Российская империя. ...