"Олигарх" Как олигарх в зеркале

425 Ab Imperio, 4/2002 Александр КУСТАРЕВ “ОЛИГАРХ”* КАК ОЛИГАРХ В ЗЕРКАЛЕ Объявляя кинофильм “Олигарх”, его называли “грандиозным” и глубоко осмысляли его, представляя эпическим полотном “эпохи первоначального накопления” в России. Всё это неправда. Налицо некая малобюджетная визуальная симуляция грандиоз- ности, вроде эпизода с пикником на воде с битьём посуды и речной посудины. Но даже эта самая грандиозная в фильме сцена недалеко ушла от кинокомедии “Волга, Волга”. Ещё один намёк на грандиоз- ность – оживающий “всем смертям назло” герой – почти как Фантомас. Итого, помесь “Волги-Волги” с Фантомасом. Это что касается визу- альной артикуляции предполагаемой грандиозности. Что же касается содержательной масштабности, то она состоит в претензии на широкий охват эпохи и её многозначительное осмысление. Именно в этой связи появляется инвокация “первоначальное накопление”… И тоже всуе. Представление о 90-х годах в России как об “эпохе первоначального накопления” стало уже интеллектуальным клише. Оно рано или поздно всплывёт в любом интеллигентном разговоре как свидетельство вдумчивости и исторического кругозора собеседников. Но это злостный миф. Эпохой первоначального накопления в России была эпоха первых пятилеток и сопутствующего им Гулага. Зачем же * Кинофильм “Олигарх”: реж. Павел Лунгин, сценарий Александра Бородянского и Павла Лунгина, продюсер Сергей Сельянов, производство студий “Кинокомпания СТВ”, “Кинокомпания МАГНАТ”, “Компания КОМИНТЕР”, “CDP”, Россия-Фран- ция-Германия, 2002. 426 А. Кустарев, “Олигарх” как олигарх в зеркале нам две эпохи первоначального накопления? Не многовато ли на один отдельно взятый народ? Клише “первонакопа”, впрочем, вполне функ- ционально в нынешней атмосфере. Оно обеспечивает нам не столько понимание, сколько душевный комфорт, потому что позволяет объяснить и выбросить из сознания все кошмарности и скандальности российского экономического постмодерна. Оно даёт моральное оправдание всему рос- сийскому гранд-безобразию. Предполагается, что ради первоначального накопления всё можно. Так было у “них”, то есть у Запада, пережившего то же самое одну историческую эпоху назад. Так будет и у “нас”. Это, дескать, пройдёт, и по ту сторону “первоначального накопления” нас ждёт “светлое будущее”, похожее как две капли воды на их настоящее. В то же время клише “первонакопа” задаёт некоторые характери- стики стандартному герою нашего времени, этакому Павке Корчагину смутно-героической эпохи строительства капитализма. Это железный человек, чья железность адекватна железности самой эпохи. На один из вариантов этого героя предлагает полюбоваться фильм “Олигарх”. Герои “Олигарха” – новые русские из большого племени советских мэнээсов. Типаж очень уместный. Ведь популярный персонаж устной традиции, неотёсанный и самодовольный “новый русский”, помесь фраера с уркой и скобаря с фарцовщиком, не отличающий путассу от Пикассо, покупающий картины Ван Гоголя лично из рук самого мастера и рвущийся в Марсель-Пруст за голыми девочками – мстительная вы- думка обнищавшей интеллигенции, оскорблённой тем, что её причаст- ность к серебряному веку так и осталась неоценённой народом, тогда как за разбогатевшим челноком народ бежит вприпрыжку. Социологи давно напоминают, что постсоветский российский пред- приниматель вышел вовсе не из пролетарско-уголовной или мелкочи- новной массы, а совсем из других социальных сфер. Он, скорее, похож на “коллег” Аксёнова, изобретателей и завлабов Дудинцева и Гранина. Эту версию настойчиво, чтобы не сказать навязчиво, разворачивает роман Ю. Дубова “Олигарх” и одноимённый фильм. В начале фильма мы видим разбитных, смышлёных, богатых адре- налином (пока ещё не деньгами) мэнээсов, которым тесно в железной клетке советской системы. Они азартно задирают советскую власть математическими методами в экономике, фрондируют, умыкая жён у чиновников, и горазды на весёлые фривольные импровизации в духе КВН. Как только система дает слабину, они тут же бросают науку и постепенно забираются на самые верха большого бизнеса, где их адре- налин превращается в большие бабки. Им всячески мешают злые люди Ab Imperio, 4/2002 427 из политического истеблишмента, чьи облики зловещи, методы (если угодно, политтехнологии) грязны и даже руки в крови. Перед нами старый конфликт между хорошим изобретателем и плохим бюрократом, взятый из советского производственного романа, но перенесённый с тесного фабричного двора на просторную арену рынка. Можно было бы высмеять зависимость романа Дубова и фильма Лунгина от старых советских художественных образцов, сравнив, на- пример, “Олигарха” с романом Кочетова “Журбины” и фильмом по этому роману “Большая родня” полувековой давности. Добыча лёгкая, сходство на самом деле разительно. Эстетика, во всяком случае, та же самая. Но не польстимся на лёгкую добычу. Истолкуем это сходство в положительном смысле. На самом деле эта художественная преемственность информативна и функциональна, поскольку подчёркивает некую непрерывность рос- сийской социальной истории. Если бы она была сознательна и умело обыграна, то фильм вышел бы на качественно иной уровень – может быть, как раз на уровень собственных претензий. Этого не происходит, и симулируемый уровень остаётся недостигнутым. Но связь между реалиями двух эпох зафиксирована и должна быть вполне заметна тому, кто умеет смотреть. Именно производственный конфликт в советском обществе позднее перерос в классовый конфликт и вывел (наряду с другими обстоятельствами) советское общество в новую фазу эволюции. Нет сомнений, что масса научно-технической ин- теллигенции сыграла в отношении развитого социализма ту самую роль, которую пролетариат должен был, согласно марксистской гранд-теории, сыграть (и даже можно думать, что сыграл) в судьбе капитализма, то есть преодолела этот самый социализм, чтобы двинуть советское общество дальше. Советский итээр-энтээр был протобуржуазией постсоветского неокапитализма. Разумеется, не весь он переродился в новый класс. Раз- умеется, он пошёл в бизнес двумя потоками: часть энтээровцев стала реализовать свои профессиональные знания (“человеческий капитал” в узком смысле слова), другая часть пошла в бизнесмены-генералисты. О первой рядовая публика мало знает. Media ею не занимаются. Вторая же разновидность у всех на виду. О ней судачат газеты, о ней пишут романы и ставят фильмы. Естественно было ожидать, что социальный слой, сыгравший такую большую роль в “великой трансформации” со- ветского общества, сочтёт нужным всем о своей роли напомнить. По- добно тому, как всё советское время партия не уставала нам напоминать о своей исторической роли. 428 А. Кустарев, “Олигарх” как олигарх в зеркале Это и происходит в романе Дубова и в фильме “Олигарх”. “Коллеги” сперва стали “Олигархами”, а потом стали создавать мифологию, как говорил один виртуоз, “имени меня”. Они начинают писать о себе книги и снимать о себе фильмы. Эта их деятельность в условиях экономиче- ского постмодерна есть одновременно бизнес, пиар, форма классовой борьбы и творческая самореализация. Именно всё вместе. Почему бизнес? Культур-индустрия – дело коммерческое. Эко- номика культуры, конечно, отличается от экономики материального производства stricto sensu. У производства культтовара (культурных ценностей) иная стратегия затрат, иная стратегия привлечения капитала. Оно мобилизует инвестиции не только на рынке сбыта и финансовом рынке. Финансовые потоки в нем преломляются особым образом. Значительная часть инвестиций в культур-индустрию – чьи-то чистые затраты: госбюджета, меценатов, спонсоров, заказчиков. Каждый от- дельный фильм, телеканал, сайт или газета могут быть убыточны. Они могут быть плохо спроектированы. Они могут быть спроектированы как убыточные в рамках в целом прибыльного (хотя бы потенциально, то есть по замыслу) конгломерата. Но в принципе это производство с огромным оборотом и числом занятых, ориентированное на реинвести- ции и долгосрочный доход. Однако дело не только в коммерциализации культуры. В экономическом постмодерне “медиа-арт” (я имею в виду так называемое искусство) становится “тяжёлым ядром” экономики. Рискну заметить, что в России – особенно. На Западе крупный ка- питал пошёл в культур-индустрию на поздних стадиях капитализма. Начинал он всё-таки с пряностей и рома, передвигаясь последовательно к углю и стали, паровозам, автомобилям, телевизорам и наконец – к культтовару, “символ-ценности (symbolic good)”, “бестелесному това- ру (intangible, incorporeal commodity)”, или, иначе, к “медиа-арту”. В России же это поле оказалось объектом частного предпринимательства сразу же после того, как была устранена государственная монополия (подкреплённая цензурой) на производство и распространение куль- туры. Развитие капитализма в России, по существу, связано с куль- тур-индустрией и медиа-артом. Новый крупный капитал в России невозможно себе представить без такого сегмента, как медиа-арт. Российские конгломераты (олигархаты) непременно покупают газеты и особенно телевизионные каналы. Зачем? Как зачем – это фонды, не меньшие, чем нефть или алюминий. Это обстоятельство, может быть, не очевидно, но важно и реально. “Олигарх” – коммерческая акция. Он был рассчитан на коммерческий успех. Его продвигали на рынке до- Ab Imperio, 4/2002 429 статочно характерным образом. Может быть, не достаточно агрессивно и даже как-то обречённо, но всё-таки продвигали. Теперь взглянем на фильм “Олигарх” как на акцию пиара. Фильм повествует о харизматических бизнес-подвигах “группы товарищей” или, если хотите, “блестящей команды профессионалов”, пытавшейся вопреки союзу гангстеров и бюрократов создать в стране современный бизнес и защитить дело свободы. Апология и пропаганда. Пиар. Кто объект, и каковы цели этой акции? Пиар может иметь чисто коммерческие цели. Теоретически можно надеяться, что если олигарха красиво подать в кино или в романе, то ему потом легче дадут кредит или не отнимут присвоенное. Но более привычен, всё-таки, пиар в расчёте на политический успех. Успешен ли “Олигарх” как пиар-акция? Пиарную эффективность медиа-арта очень трудно проверить. Есть основания подозревать, что она весьма невелика, то есть, к примеру, несопоставимо меньше, чем эффективность подкупа и других чёрных политтехнологий во время предвыборной кампании. Если этот пиар всё же оказывается хотя бы маргинально эффективным, то только при условии отсутствия конку- ренции, то есть полного подавления других пиаров. Впрочем, в отличие от чёрных пиарщиков, изготовители медиа- арта имеют долгосрочную стратегию и направляют свои чары сразу на несколько объектов. В одном отношении пиар-эффективность та- ких фильмов, как “Олигарх”, проверить нетрудно. Она проверяется в кассе. Сейчас, конечно, и этот способ ненадёжен. При современном состоянии российской прокатной индустрии и нищете населения даже какой-нибудь “Гарри Поттер” в России может оказаться убыточным. Но можно подозревать, что “Олигарх” коммерчески провалится и просто потому, что публику он будет раздражать. Мне на глаза попались около десятка рецензий на “Олигарх” в петербургской и московской прессе. Все они были брюзгливо-ироничны. Все критики сходились в одном: перед нами вполне нарциссистское самолюбование. Эта оппозиция указывает не только на недостатки фильма как пиар- акции (суля ему коммерческую неудачу), но и на то, что он оказался в центре некоторой классовой борьбы. Сам фильм ведёт борьбу с теми, кого “олигархи” считают своими врагами – с бюрократией. “Олигархи”, может быть, думают, что они находятся с бюрократами в состоянии классовой борьбы, но, боюсь, это недоразумение. Бюрократы им не классовые враги. Похоже на то, что любой успешный российский олигархат объединяет в своём руководстве выходцев из самых разных 430 А. Кустарев, “Олигарх” как олигарх в зеркале слоёв: каждый обеспечивает доступ к разным ресурсам. Классовый отпор “Олигарх” встречает с другой стороны, чтобы не сказать с тыла. По фильму прохаживается “Малая публика”, то есть интеллигенция. Странно на первый взгляд. Ведь положительные герои “Олигарха” – как раз интеллигенция. Этот парадокс, однако, вполне иллюзорен. “Коллеги”, перешедшие от свободных профессий к бизнесу, выделили из своей среды своего рода “элиту успеха”, персонифицированную несколькими крупными олигархами и дюжинами олигархов поменьше на региональном уров- не. Их классовым врагом теперь стала та же интеллигенция. Она и брюзжит. Так вот, если считать политическим успехом любовь “Малой публи- ки”, то в данном случае, кажется, успеха добиться не удалось. Можно сколько угодно называть фильм грандиозным, эпическим, зеркалом революции или широким полотном эпохи первоначальственного вы- купления. Можно потом давать себе премии – “Малый народ” будет в лучшем случае ухмыляться, а то и плеваться. По-видимому, вкусовые споры о фильме “Олигарх” на самом деле – классовая борьба. Впрочем, помимо “Малого народа” есть ещё и “большой”, то есть массовая аудитория. Если не постоять за расходами и организовать бесплатный всенародный показ фильма “Олигарх”, то, интересно, как народ проголосует? Напряжём воображение и попытаемся себе пред- ставить возможные результаты такого эксперимента. Тут возможны две гипотезы, учитывающие два фактора, которые на этот раз будем считать независимыми: “культурность населения” и “активность населения”. Так вот, допустим, что народ в России гораздо более культурен, чем всегда думали господа “коллеги”, и что “Малая публика” не такая уж малая и охватывает попросту большинство российской популяции. В этом случае мы уже знаем её мнение. Но допустим, что сама “Малая публика”, в свою очередь, делится на две: политически возбуждённую и политически стерильную. В этом случае мы вправе предположить, что явка на бесплатный показ “Олигарха” будет не больше, чем на выборы. Считать ли это безразличие специфическим выражением классовой вражды или нет, пусть решают политологи. Мы же после наших упражнений можем лишь подтвердить высказанное ранее пред- положение: “Олигарх” оказался неудачной акцией пиара, потому что его авторы не понимают, что участвуют в классовой борьбе и что реакция со стороны враждебного класса будет прямо противоположна той, на какую они рассчитывают. Ab Imperio, 4/2002 431 Мы попытались представить “Олигарха” как бизнес-акцию, как пиар-акцию и как эпизод классовой борьбы. Теперь осталось разо- браться с “самореализацией”. Большинство романов, написанных о себе, пишутся в сознании многозначительности того, “что со мной происходит и что я пережил”. Когда люди, причастные к большому бизнесу, пишут романы о себе, естественно возникает вопрос: если они уверены, что их опыт столь важен и интересен, то почему они не пишут мемуары? Почему, силы небесные, непременно романы? С мемуарами надо ждать? Необязательно. Сейчас мемуары пишутся прямо по горячим следам. Любая знаменитость пишет мемуары (чаще всего не сама, а с помощью профессионального райтера) тут же, как только становится знаменитостью. Будь то Генри Киссинджер, мане- кенщица Ноэми Кэмпбелл или футболист Рой Кин, будь то ельцинский охранник генерал Коржаков или 19-летний форвард “Зенита” и сборной Кержаков. Так что дело не в этом. К романному творчеству людей типа Дубова толкают статусные соображения. Мэнээс – он и в бизнесе мэнэ- эс. Воспитанный в советской интеллигентской тусовке, он, как видно, считает, что мемуары недостаточно статусны для человека его полёта. Типичная для советского интеллигента мания – стать писателем. Ни деньги, ни служебная карьера, ни военная слава его на самом деле не удовлетворят. Он хочет быть писателем. Только это даёт ему ощущение полной самореализации своей личности. Есть и другое объяснение тяги бизнесменов-литераторов к по- эзии. У них, на самом деле, мало материала. А тот, что у них есть, противоречив и не вполне удобен для мемуаров. Беллетристика же, а тем более кинодрама избавляют от необходимости писать правду. Они допускают “художественный свист”. И это в высшей степени удобно, когда пишешь про себя. Но и это ещё не самое интересное объяснение. Из рассказов оли- гархов о “времени и о себе” правды мы не узнаем даже не потому, что они, наверное, где-то врут и наверняка что-то скрывают. Они сами этой правды не знают. В книге Дубова мы обнаруживаем одну странность. Написанная инсайдером как будто бы по личному опыту, она не содер- жит почти никаких действительно интересных и насыщенных смыслом подробностей. Даже для такого аутсайдера, как я, например, в ней всё кажется знакомым, предсказуемым. В фильме эта клишированность только усилена. Колорит, всё-таки, ещё не отсутствует полностью, когда речь идёт о “блестящей команде Платона”. Он, конечно, тоже больше похож не на то, что было в жизни, а на то, что было когда-то придумано 432 А. Кустарев, “Олигарх” как олигарх в зеркале для студенческих капустников и потом превратилось в так называемые “городские байки” (urban tales), но те, кто не знает фольклорных ис- токов этой колористики (иностранцы, например), могут принять всё это за чистую монету. Однако когда речь заходит о мафии и о политических гангстерах под кремлёвской крышей, то они выглядят в фильме и вовсе как персонажи из комикса или советского мультфильма. Это может означать, что те, кто сочинил роман про себя, совершенно ничего не знают про других и, скорее всего, эти другие как персонажи их не интересуют – просто потому, что они вообще не видят и не хотят видеть никого, кроме самих себя. Да и себя-то они наблюдать толком не могут. Это поразительная вещь. Агенты реальной жизни не видят этой жизни и ничего интерес- ного не запоминают. Книга Дубова безжизненна. Это не реализм. Это романтика. Такая литература, где авторы как под гипнозом рисуют сексапильные (в переводе на старый язык – положительные) образы себя и своих приятелей. Явление это мировое. На английском языке этот род литературы широко представлен. Его самый знаменитый представитель – Джеффри Арчер. Арчер стал миллионером благодаря романам, сконструированным из трёх элементов – сильная личность, секс и бизнес. Затем на этой основе он сделал большую политическую карьеру, став зампредседателя партии тори. Его романы – модификация знаменитых романов Эйн Ранд, чьи герои – ближайшие родственники советских мэнээсов, превратившихся в тигров крутого бизнеса, то есть “олигархов”. Арчера кто-то перевёл на русский. Эйн Ранд тоже как будто собирались переводить. Но бестселлерами в России они не стали. Интересно, почему? Плохо рекламировались? Или встретили культурно-классовое сопротивление? Подобьем бабки. От инсайдеров правды ждать не приходится. Они органически на неё не способны. Если хочешь узнать про воду, не спрашивай у рыбы. Кажется, это сказал Маршалл МакЛюэн, хотя в разных версиях эту же мысль, вероятно, высказывали многие. Это хорошо знают профессиональные этнографы. 90-е годы в России ещё ждут появления аутсайдеров, способных рассказать о них что-нибудь интересное. Русский капитализм ещё ждёт своих Бальзака и Драйзера. Но для “драйзеров” постиндустриального капитализма материалом должны стать не только и даже не столько сами олигархи, сколько фильмы и романы типа “Олигарха”. Этот продукт медиа-арта не комментарий к эпохе, это – сама эпоха. ...