In lieu of an abstract, here is a brief excerpt of the content:

Reviewed by:
  • Prague Panoramas. National Memory and Sacred Space in the Twentieth Century by Cynthia Paces
  • Наталья Приступа (bio)
Cynthia Paces , Prague Panora mas. National Memory and Sacred Space in the Twentieth Century (Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2009). 309 pp. Selected Bibliography. Index. ISBN: 978-0-8229-6035-5.

Предметом исследования американской исследовательницы Синтии Пейсис (Cynthia Paces) стали "святые места" (sacred spaces) Праги – столицы Чешской Республики, что позволило ей проанализировать, как чешские политические и государственные деятели пытались внедрить концепцию чехословацкой (чешской) нации в национальную культуру, символы которой не только объединяли, но и становились предметом конфликтов и разногласий. Речь идет об архитектурных и скульптурных образах города, так как именно они являются одними из важнейших элементов запоминания исторических фактов и трансляции прошлого потомкам.

Монография Пейсис "Панорама Праги. Национальная память и 'святые места' в ХХ веке", написанная с привлечением широкого круга источников, состоит из 13 глав. Хронологически первые [End Page 429] четыре из них охватывают конец XIX – начало ХХ в.; пятая – восьмая главы – период Первой Чехословацкой республики (1918–1938); девятая – немецкую оккупацию в годы Второй мировой войны; следующие три главы – коммунистический период правления и, наконец, тринадцатая глава – посткоммунистический период.

Таким образом, автор последовательно рассматривает формирование и признание "мест памяти" в Праге на протяжении всего ХХ в. В этой связи хотелось бы высказать небольшое замечание, связанное с неравномерностью распределения содержания по периодам чехословацкой истории. Если в отношении Второй мировой войны это объяснимо, то период нахождения коммунистов у власти, а тем более, правления демократов, начавшийся с "бархатной" революции 1989 г., требуют более внимательного изучения и детализации.

Автор аргументировано показала, что в ХХ в. – веке религиозной эмансипации – чехословацкие (чешские) политики использовали именно религиозные сюжеты чешской истории для поиска и конструирования национальных символов. Памятуя, что религия выполняет как интеграционную, так и дезинтеграционную функцию, Пейсис показала, что ставка чехословацких государственных деятелей на протестантских героев (прежде всего, Яна Гуса) вызвала гнев и недовольство чешских католиков. Архитектура стала местом столкновения символов протестантизма и католицизма, пространством своеобразной борьбы за "место под солнцем".

В своей книге исследовательница дает детальное описание архитектурных памятников, что, по ее мнению, позволяет показать, как воображаемое превращается в реальное и оказывает большое влияние на жизнь общества и государства.

Уже в конце XIX в. одной из центральных проблем общественно-политического движения на чешских землях в составе Австро-Венгрии стала интерпретация чешской истории в целом и гуситского движения в частности. В 1890 г. в Праге был создан клуб в поддержку строительства памятника Яну Гусу. Пейсис подробно разбирает деятельность этого клуба. В частности в рецензируемой работе показано сопротивление католических кругов строительству памятника; сложность с выбором места для его размещения (С. 25-27, 52-53); разноречивые проекты памятника, отражавшие видение чешской истории (С. 38-50) и т.д. Автор акцентирует внимание читателя на том, что в эту борьбу были вовлечены различные слои общества: политики, [End Page 430] ученые, журналисты, деятели искусства и простые граждане. Победителем стал проект скульптора Л. Шалоуна (L. Šaloun), в котором возвышающаяся над остальными фигура Яна Гуса символизировала чешскую национальную историю и национальное движение, а мать, кормящая ребенка, являла собой спасение нации (С. 51). По мнению автора книги, это стало продолжением традиционного представления о Духе-Отце, защищающем душу народа, и Матери-Земле, заботящейся о телесной составляющей (С. 51). Другие же фигуры композиции символизировали перипетии сложной чешской истории.

Следующий аспект исследования Пейсис связан с реализацией таких проектов, как памятник святому Вацлаву, 1 Франтишеку Палацкому (Fr. Palacký) 2 и Яну Жижке (J. Žižka). 3 Автор разделяет мнение американской исследовательницы К. Дэвид-Фокс (Katherine David-Fox) о том, что каждый из этих проектов нес свое видение того, что значит "быть чехом" (С. 57), но при этом все проекты настаивали на древности чешской истории, которая началась задолго до прихода сюда австрийцев во главе с Габсбургами. Так, памятник святому Вацлаву должен был, по мысли его создателей, "представить и прославить историю Богемии" для легитимации борьбы чехов за свои права в конце XIX – начале ХХ в. (С. 73). Памятник Палацкому должен был не столько "обучать истории", сколько содействовать установлению "священной" связи между народом и его историей (С. 65). Памятник Жижке олицетворял сильный и воинственный образ чешской нации (С. 69).

С провозглашением независимости Чехословацкой республики в 1918 г. крайние националисты продолжили нападки на символы Римско-католической церкви и Австрийской империи. Это в первую очередь выразилось в проведении ими кампании в поддержку ликвидации колонны Девы Марии, что вызвало неоднозначную реакцию у населения страны (С. 90-96). Следующей жертвой "политического вандализма" стал святой Ян Непомуцкий, 4 жизнь и деятельность которого теперь [End Page 431] рассматривалась как "воплощение культурного доминирования Габсбургов в чешских землях" (С. 97).

Автор небезосновательно утверждает, что в 1920-е гг. чехословацкие (чешские и словацкие) католические политические партии 5 пытались, с одной стороны, предотвратить разрушение католических памятников, а с другой – найти новые символы чехословацкого (чешского) католицизма, альтернативные чрезвычайно популярному Яну Гусу (С. 101). По мере того как политический католицизм набирал силу, все чаще стали звучать протестные заявления по поводу доминирования образа Яна Гуса в Праге (С. 104). По примеру партий националистической и социалистической ориентации католики также стали проводить различные фестивали с целью продвижения католических национальных символов и своей версии чешской истории (С. 108). Как отмечает Пейсис, первая половина 1920-х гг. сопровождалась активным противостоянием различных групп в отстаивании своего национального героя ("символа чехословацкой нации") (С. 113). К компромиссам никто не был готов.

Во второй половине 1920-х гг. на фоне резко ухудшившихся отношений чехословацкого государ ства с Ватиканом власти страны попытались продемонстрировать всему миру, что уважают католическое прошлое наравне с гуситским. Были проведены мероприятия, приуроченные к 1000-летию Вацлава IV (1929) и 1100-летию костела в Нитре (Словакия, 1933). Пейсис считает, что многие граждане восприняли эти попытки властей примирить противоборствующие стороны и "памяти" как запоздавшие и несерьезные (С. 132). Статус Вацлава как чешского святого привязывался к мифологии о Яне Гусе, и первый президент Чехословакии Т. Г. Масарик стал использовать эти два образа для прославления страданий чехов на пути к освобождению от австрийского господства (С. 132). Однако наследие Вацлава в глазах чешского народа оставалось противоречивым. Можно согласиться и с мнением Пейсис о том, что доминировавший в межвоенный период национальный (чехословацкий, а в большей степени чешский) дискурс вызвал рост недовольства проводимой центральной властью политикой.

В период немецкой оккупации в годы Второй мировой войны произошло очередное столкновение протестантской и католической версий чешской истории, [End Page 432] повлиявшее на обсуждение и выработку пантеона национальных и религиозных героев. В государственном дискурсе на первое место вышел святой Вацлав, что позволяло обеспечить идеологическую легитимацию деятельности государственного президента Э. Гахи: как и святой Вацлав, новые власти шли на компромисс с немцами и, как святой Вацлав, не всегда находили поддержку и понимание у современников (С. 162-163).

С возвращением президента Э. Бенеша в Чехословакию в 1945 г. национальные (националистические) символы Первой республики, и прежде всего Ян Гус, вновь заняли доминирующее положение.

В период строительства советской модели социализма коммунистическая партия Чехословакии, с одной стороны, приспосабливала уже существующие символы для обслуживания своих интересов, а с другой − создавала новые. Типичным примером последних стало сооружение статуи Яна Жижки в Праге в 1950 г. (С. 179). Таким образом новые власти пытались нейтрализовать идеологических врагов и их героев (деятелей Первой республики, католической церкви и т.д.), а также дать старт новому этапу в освещении чешской истории, связанному с "усилением ее мужского начала" (С. 182). Обратная тенденция к сглаживанию мужественности и агрессивности символов стала проявляться лишь в 1970-е гг. Сложным был и отход от религиозной составляющей гуситского движения (С. 184).

Пейсис обосновано считает, что период социалистической "нормализации" (1970-е) в Чехословакии сопровождался политизацией некоторых мест памяти. Такая участь постигла, к примеру, памятник святого Вацлава. После подавления "Пражской весны" летом 1968 г. власти распорядились возвести ограждения (цепи) вокруг этого мемориала, чтобы предотвратить проведение здесь различных политических акций. Эту огражденную территорию в народе позже назвали "сад Штроугала" 6 (С. 213).

Еще одним конфликтным сюжетом стала очередная кампания по восстановлению колонны Девы Марии. Автор рецензируемого исследования отмечает, что для различных слоев чехословацкого общества было характерно единство в восприятии этого памятника как символа "притеснения" (С. 214). При этом существовала [End Page 433] некоторая вариативность в трактовках. Характеризуя культурную политику в странах Восточной Европы во времена коммунистов, Пейсис заимствует у американского историка Ф. Г. Кэмпбелла (F. Gregory Campbell)понятие "пустых пьедесталов" (С. 226), 7 которое характеризует состояние, когда отсутствие привычных памятников становится более значимым для общества, нежели поддержание уже возведенных или строительство новых.

Автор также утверждает, что после распада Чехословакии в 1993 г. всем казалось, что проблема религиозных символов светской Праги будет решена сама собой (С. 229). Однако места памяти по-прежнему оставались местами столкновения сложного и противоречивого прошлого города и страны. К примеру, кампания по восстановлению колонны Девы Марии разделила не только чешское общество, но католические круги. Ряд высших католических иерархов считали, что колонна является символом "старой церкви" (С. 233), поэтому средства на ее восстановление церковью так и не были выделены. Компромиссом стало возведение статуи Девы Марии не на прежнем месте (Старая площадь), а у входа в Тынский костел.

Освобождение от коммунистического прошлого, по мнению исследовательницы, началось с возвращения праха коммунистических лидеров их родственникам (С. 234). Однако с перезахоронением их останков, утверждает Пейсис, связано и начало "абсурдистского периода" в истории памятных мест Праги.

Так, вновь попытались поновому расставить акценты в отношении фигуры святого Вацлава. В этой связи Пейсис обращает внимание на два сюжета: первый – это дискуссия, развернувшаяся в обществе, о необходимости ликвидации ограждения вокруг памятника святого Вацлава. Исследовательница цитирует обсуждение этой темы в "Радиожурнале": эпоха советских цепей ушла, но на смену ей пришла эра американского фастфуда и культуры. Комментатор "Радиожурнала" И. Гоффман (I. Hoffman)имел в виду открывшийся напротив статуи святого Вацлава ресторан "Макдональдс". "Святой Вацлав и гамбургеры остаются", − заявлял он (С. 240).

Второй сюжет, который разбирает Пейсис, – дискуссия о созданной одним из самых известных современных чешских скульпторов Д. Черным (D. Černý)статуи "Конь": святой Вацлав [End Page 434] сидит на перевернутом мертвом коне. Таким образом, говорит Пейсис, скульптор хотел показать, что святой Вацлав утратил свою силу и значение в современном чешском обществе (С. 240).

Разбирая подобные сюжеты в хронологическом порядке и опираясь на широкий пласт источников, автор провела фундаментальное исследование "мест памяти" Праги. Монография "Панорама Праги: национальная память и святые места в ХХ веке" показывает, что коммеморация в Чехословакии в ХХ в. была поставлена на службу политическим целям – утверждению чехословацкого (чешского) национализма. Пейсис с успехом удалось проанализировать то, как в сложные периоды чехословацкой истории (образование государства в 1918 г., период немецкой оккупации, строительство советской модели развития) актуализировались разные памяти, определявшие новую идентичность властей и общества и новые планы на будущее. Таким образом, книга предлагает версию истории чешского и словацкого народа в ХХ в. через призму исторической памяти. Монография Пейсис представляет ценность для исследователей национализма в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, а также для тех, кто занимается изучением пространств памяти данного региона. [End Page 435]

Наталья Приступа

Наталья Приступа, к.и.н., доцент, исторический факультет, Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка, Минск, Республика Беларусь. pnatalka@rambler.ru

Footnotes

1. Святой Вацлав (ок. 907 – 935/936), чешский князь из рода Пржемысловичей, патрон Чехии. День гибели святого Вацлава отмечается в Чехии на государственном уровне.

2. Франтишек Палацкий (1798–1876), чешский историк и политический деятель, "отец чешской историографии".

3. Ян Жижка (1369–1415), знаменитый гуситский полководец.

4. Ян Непомуцкий – легендарный чешский католический святой, священник, мученик.

5. Чехословацкая народная партия во главе с Я. Шрамеком (J. Šrámek) и Словацкая народная партия во главе с А. Глинкой (A. Hlinka).

6. Л. Штроугал (L. Štrougal) (р. 1924) – чехословацкий государственный и политический деятель, председатель правительства ЧССР в период "нормализации".

7. F. Gregory Campbell. Empty Pedestals? // Slavic Review. 1985. No. 1. Vol. 44. Pp. 1-15.

...

pdf

Share